Отвожу взгляд в сторону, заметив выступившие у девчонки на коже мурашки.
Боится. Сжимаю челюсть, погасив порыв дотронуться до нее и пожалеть, погладить по голове, успокоить.
Гребаный лицемер. Сам себе противен. Совсем не эти желания во мне просыпаются рядом с этой юной дурочкой, так решительно запрыгнувшей ко мне в тачку. Помнил, как прижимал ее к себе, когда переносил из машины в самолет, и потом в машину и домой. Как зарывался лицом в мягкие волосы, пропахшие жасмином, и как любовался ею до тех пор, пока Пуговка не пришла в себя.
Блядь. Стоит подумать о прикосновениях к этой крохе, как кровь снова начинает бурлить в венах, приливая к паху. Теперь, когда попробовал на ощупь и на вкус ее кожу, вряд ли сумею забыть её нежность, как и то, насколько дурманит запах ее тела, и как соблазнительные изгибы ощущаются, прижавшись ко мне. Нет. Это не дело. Все эти мысли ведут совершенно не туда.
Прокашливаюсь, отхожу к креслу и медленно опускаясь в него, до конца не понимая, нахрена это делаю. Принес еду, потом забрал посуду и поднос, и на этом все. Ни к чему хорошему это общение не приведет.
— Тебе нужно есть, — пытаюсь вывести ее на диалог, убедиться, что с ней все в порядке. — Пуговка…
— Не называй меня так! — распахнула глаза, прожигая меня взглядом и осторожно присаживаясь. — Не смей больше никогда так называть меня. Ты потерял это право!
Звучит дерзко. Щеки горят, искусанные губы покрыты бордовой коркой, а взгляд мечет молнии.
— У меня было на это официальное право? — улыбаюсь оттого, что говорит со мной, фонтанирует эмоциями.
Да, девочка! Злись на меня, кричи, обзывай. Но выкинь напрочь розовую херню о влюбленности.
Молчит, плотно сжав пухлые губки, и смотрит на меня блестящими от влаги глазами. Красивая. Жаль, что выбрали ей в мужья такого подонка, как Соколов. Надеюсь, одумается и не пойдет на поводу у родителей.
— Ты!.. — выкрикивает она и тут же осекается.
— Я?.. Продолжай, — зачем-то провоцирую.
— Как ты мог? Я ведь поверила тебе… — столько боли в ее голосе, но я не чувствую вины. Я должен был ей показать, что шутки с незнакомыми дядями ни к чему не приведут.
— Я предупреждал тебя, Мия. Разве не говорил, что ты пожалеешь? — молчу, наблюдая за ее реакцией, за тем, как она кусает губы.
— Говорил. Но я думала… что ты совсем другое имел в виду.
— Например?
— Ну… — залилась она краской и опустила взгляд вниз.
— А теперь что думаешь?
— Теперь думаю, почему ты не довел все до конца, — тихо говорит она.
— А ты бы хотела, чтобы довел? — совершенно не понимаю эту девчонку.
— Если ты подонок, то ты обязательно воспользовался бы представившимся шансом, наплевав на истерику. Но ты не стал. Почему?
И вот теперь я теряюсь с ответом. Сказать ей все как есть, тогда она снова нарисует в голове картину, что совершенно не соответствует реальности.
— Я ведь права, ты не такой. Тогда зачем все это?
— Поверь, Пуговка. Я гораздо хуже. И тебе лучше не строить воздушных замков. Любви между нами не случится. Никогда не трону тебя и пальцем, — провожу пальцами по волосам, осознавая свою ошибку, что какого-то хера остался с ней разговаривать. Поднимаюсь с кресла.
— Почему? Я чувствовала твой… — снова зарделась, став пунцовой.
— Ты дочь Плахотина. А у такого ублюдка вряд ли может быть достойное потомство, — выплевываю, вспоминая все то, чем промышлял Плаха.
Стоило подумать о ее папаше, как злость впрыскивается в кровь, растекаясь по венам. Торговать людьми может лишь последняя тварь. А притворяться при этом добропорядочным гражданином и любящим семьянином способен лишь полностью прогнивший человек. И не может быть такого, чтобы червоточина ее отца не коснулась самой девчонки.
