И я пошел бродить по дому, прихватив по пути вкуснейшую тарталетку с паштетом. Во всех комнатах царило веселье – люди беседовали, хохотали, пили шампанское, а за одной из портьер я обнаружил парочку, слившуюся в поцелуе. Я выскочил из той комнаты пулей – никогда еще не видел, как люди целуются, выглядело это так себе. Красный как свекла я продолжил слоняться – и вдруг увидел его.
Никогда не забуду этот момент. В огромном доме праздник, повсюду экзотические цветы в вазах, изысканные наряды, блюда и напитки, а он стоит на узком каменном балкончике, за развевающейся шторой, и смотрит в сад. Сначала я заметил просто фигуру в темном костюме и подумал: «Кто это там мерзнет без пальто?»
Вышел на балкон – и сразу его узнал. Граф Ньютаун, каким я его помнил с детства, а может, еще лучше. Седина ему очень шла, годы не сделали его ни морщинистым, ни толстым, – высокий джентльмен с офицерской выправкой, профиль – как на римской монете. Я немедленно решил, что, когда доживу до его преклонного возраста (то есть лет, наверное, до шестидесяти), – хочу быть таким, как он. Граф глядел в темный сад, иногда отпивая из стакана виски, шикарный и меланхоличный, как Байрон.
При моем появлении граф даже бровью не повел, – наверное, думал, что я пойму свою оплошность и оставлю его в покое.
– Граф Ньютаун, – выдохнул я. Он глянул на меня пустым взглядом, будто мыслями был очень далеко, но я продолжил: – Я Джон, граф Гленгалл, вы утром прислали мне приглашение! Благодарю вас от всей души!
– О. – Он словно очнулся. – Да. Сын Джереми Гленгалла.
Смотрел он на меня так, будто писал свою утреннюю записку совсем в другом настроении, а теперь его раздражает, что какой-то румяный от шампанского хлыщ нарушает его уединение. Но мне море было по колено – я хотел подружиться.
– Отец много о вас рассказывал, – торопливо заговорил я, хотя ничего мой отец, конечно, не говорил. – Я счастлив здесь оказаться! У меня был такой невеселый день до того, как я сюда попал. Умер мой старый слуга. Кстати, ваши слуги просто великолепны! Не подскажете, как найти таких?
Я хотел и польстить ему, и вызвать сочувствие к своим неприятностям. Кажется, получилось: взгляд его прояснился, он повернулся ко мне и вполне искренне сказал:
– Звучит и правда весьма печально. Отчего же он умер?
– На лестнице оступился. Дом у нас старый, не то что ваш, – вздохнул я.
– Рад, что вы оценили. – Он улыбнулся, словно проснувшись. – Идемте, мой юный друг. Хотел бы я оказать вам моральную поддержу, но с моралью у меня дела плохи. Зато могу показать свою портретную галерею. Я имею в виду не лица гостей, а истинные произведения искусства. – Он перешел с балкона в зал и повел меня за собой, на ходу вложив пустой стакан в руку какой-то статуи. – Какая жалость, что ваш папенька так рано почил и не успел представить вас свету.
К моему мрачному крючконосому отцу прозвание «папенька» совсем не подходило, но я печально кивнул. Пусть видит, как я грущу. Его внимание льстило мне невероятно.
Граф показал мне картины (чудесные), вручил еще один бокал шампанского (возможно, лишний) и даже представил нескольким гостям (удивленным). Все, кого мы встречали, при виде графа почтительно склонялись – похоже, хозяин и правда нечасто показывался на своих же вечерах. Поспевать за ним было непросто, ходил он быстро, несмотря на возраст и легкую хромоту, которая даже шла ему, придавала военного шика – видимо, его ранили на ирландской войне. Я семенил следом, как верный щенок.
