Я не реагирую…
Я просто не знаю, что мне делать. И до конца не верю, что всё, о чём он тут орёт – правда.
И я не знаю где они. Пусть хоть оборётся сейчас.
Он опять втыкается в фотографию и ухмыляется:
-- Знаешь, что с такими красавчиками на зоне делают?
Вспоминаю Матвея и с трудом сдерживаю дрожь.
Вместе с его образом, в мозг неожиданно прорывается неприятный женский голос и её слова: -- обломись, обломись, обломись…
И я начинаю биться в истерике, громко подвывая:
-- Он меня бросил. Бросил несколько месяцев назад. Нашёл другую – слёзы потоком хлынули из моих глаз.
Нервно копаюсь в сумке, громко шмыгая носом, в поисках салфетки – не нахожу.
Вываливаю содержимое прямо ему на стол.
Он останавливается в нерешительности.
Суёт мне в руки стакан с водой: -- пей, -- и вытаскивает из кучи, которую я у него организовала, салфетки.
Протягивает их мне и садится.
-- Когда?
-- Что когда? – громко высмаркиваюсь и начинаю ещё и икать…
-- Бросил когда он тебя?
Судорожно вспоминаю, когда Матвей мне последний раз менял телефон – около двух месяцев назад. Если бы Миша тогда не отправил свою Настеньку домой, я бы не придала этому значения. Матвей часто менял мне телефоны. Я перестала обращать на это внимание. Но тогда я немного насторожилась. Тем более, что они стали закрываться допоздна и что-то обсуждать.
Боже! Неужели всё, что он говорит – правда?
-- Не помню точно, – отрешённо отвечаю я, всё ещё всхлипывая. – Около двух месяцев наверное.
Он как будто выдохся. Сидит в кресле и смотрит в окно.
-- Кофе будешь? – неожиданно спокойно и чуть устало спрашивает, развернувшись опять ко мне.
Киваю на его вопрос.
Встаёт и включает чайник.
-- Я не пью растворимый, -- чуть усмехается, но реагирует спокойно.
Звонит кому-то.
Может тактику поменял?
Мне Миша иногда разную фигню такую рассказывал. Про техники допроса тоже рассказывал. Даже сложную технику Рейда мы с ним разбирали. Зачем? – никогда не понимала. Но разговаривать с ним было всегда интересно.
А вот зачем…, -- понимаю наконец.
Нам приносят две чашки варёного кофе и я начинаю громко размешивать сахар, затягивая время. Терпеть не могу этот стук ложечки о чашку, но сейчас делаю это специально.
-- Куришь? – вдруг спрашивает он.
И я опять киваю.
Кладёт пачку винстона на стол:
-- Могу у девчонок стрельнуть, -- смотрит на меня пристально.
Мне всё равно.
Беру вонючую сигарету из пачки.
Матвей курил очень редко и я с ним тоже не курила. Хотя раньше, до него, -- покуривала.
С ним же не было в этом необходимости. Он дарил много других радостей, гораздо приятнее сигарет…
Подношу сигарету к губам, он тут же подносит зажигалку к моей сигарете, потом прикуривает сам. Сидит и пускает красивые колечки в потолок, развалившись в кресле.
С трудом сдерживаю кашель и рвотный рефлекс, но через несколько затяжек организм, как будто, адаптируется и мне даже нравится – отвлекает. Руки почти не дрожат.
Начинаю вспоминать основные правила, о которых мне рассказывал Миша: не болтай, не бойся, не проси, не смотри в глаза. Не свидетельствуй против себя, об этом мне, возможно, скажут…, потом, когда будет уже поздно.
-- Знала, чем они занимаются?
Я пожала плечами:
-- Нет. – не смотрю на него. -- Знала только, что на работу ездили.
-- И всё? Даже не спрашивала?
-- У меня деньги в тумбочке всегда лежали, зачем спрашивать? – кручу в руке колпачок от ручки, чтобы отвлечься.
-- Кто из них старше?
