– Прошлая жизнь? Разве это не враки? – последовал вопрос.
Пришлось рассказывать про прошлые жизни. История получилась увлекательной, и принцесс мы отложили на следующий раз. А пока договорились, что Маша постарается во сне увидеть свою прошлую жизнь, а я свою, и завтра мы поделимся приснившимся.
– Спи, – шепнул я, выключив свет и поцеловав девочку на ночь.
Утром ребенок чуть не плакал от разочарования. Прошлая жизнь не приснилась. Я успокаивал, как мог, аргументируя, что мне тоже не приснилась, и что сразу и не приснится, но надо стараться. И каждую ночь, ложась спать, надо хотеть, чтобы приснилась, и тогда когда-нибудь обязательно приснится. Сначала прошлая, потом позапрошлая, ну, и так далее в глубь веков, до египетских пирамид.
Про пирамиды Маша знала.
– А до пирамид? – спросила она.
– До пирамид были Ур и Элам.
Про этих Маша уже не слышала.
Пришлось рассказывать. Шумеры, боги Энлиль и Энке, царь Гильгамеш.
Однако пора было собираться в театр, и я предложил рассказать про Гильгамеша на ночь.
Но нет, на ночь были затребованы принцессы.
– А тебе снились твои прошлые жизни? – уже в машине спросила Маша.
Я кивнул.
– Снилось кое-что.
– Ур и Элам?
– Знаешь, мне трудно сказать, Ур это был или Элам. Там таблички при въезде не было. Но судя по тому, что я видел и чувствовал, скорее всего, действительно эти времена и это место.
– Расскажи.
Я рассказал. Закончил, как раз подъехали к театру. Маша плакала. Я улыбнулся:
– Ну, не расстраивайся, это же было так давно, и я потом еще сто раз родился. А в следующей был фараоном и дожил до ста лет. Пошли про Аладдина смотреть.
– Пошли, – всхлипывая, сказала Маша.
На Аладдине смеялись и хлопали. Я обратил внимание, что у девочки в углу рта показалась капелька крови. Видимо не смеялась очень давно.
На ночь начались принцессы: волшебные письма, феи, драконы и дальше по списку, рыцарь, конечно, ну и паж на закуску. Самому стало интересно.
Меня хватали за руку и просили: «Еще немножко!»
И я выдавал еще немножко, потом еще немножко, а потом все.
– Все, солнышко, спим, нам завтра на башню.
Ее вздох, мой поцелуй, и свет выключен.
Утром меня разбудил звон разбившейся на кухне посуды. Я посмотрел на часы. Безумное время, семь тридцать.
– Чего ей не спится, – пробормотал я, вставая и надевая халат.
На кухне стояла Маша с совершенно белым лицом и трясущимися губами. На полу валялись осколки разбитой кружки.
– Что случилось? – зевая спросонья, спросил я.
– Я кружку разбила, – прошептала девочка.
– Черт с ней, – равнодушно заметил я. – А что тебя в такую рань подняло?
– Я хотела приготовить тебе завтрак и разбила кружку.
Слеза медленно ползла по щеке девочки.
– Твою любимую, с драконами. Ты вчера говорил.
«Странно, – удивленно подумал я, – вчера сбегала, сегодня завтрак готовит. Или у детей это норма? Столь быстрый переход от ненависти к любви. Чуть пригрел ребенка, рассказал анекдот, сделал подарок – и готово? Доверие и любовь уже завоеваны?»
Я пожал плечами и шагнул ближе. Маша зажмурилась.
Я кашлянул. Девочка открыла глаза.
– У меня есть еще любимая, вот эта, с собачкой, – сказал я, снимая с полки кружку. Поднял ее повыше и отпустил. Осколки разлетелись по всей кухне. Маша, не понимая, смотрела на меня.
– Знаешь, я думаю, что без блюдец кружкам будет скучно, – я достал пару блюдец и одно протянул девочке. – Давай кидай, – улыбнулся я.
– Что кидать?
– Блюдце. К кружкам до кучи, чтоб не скучали, – и я шмякнул свое об пол. Брызнули осколки. – Давай, давай, смелее. Чего ты боишься? Посуду никогда не била? Давай. Привыкай.
