– Мы можем поговорить? – тут же громко выпаливаю.
Эта девица поворачивает голову ко мне, опять осматривает с головы до ног.
– Вам такси вызвать? – интересуется она и уже что-то нажимает на экране своего телефона.
Не знаю, как можно в принципе что-то делать такими ногтями, и как она себе глаза не выколола ими.
– Я не к вам обращаюсь, – отвечаю недовольным тоном и перевожу взгляд на Марата.
– У меня нет времени, – сухо бросает Самойлов, рискуя разбудить во мне ту бунтарку, которая начнёт разбивать всё, что под руку попадётся.
В несколько шагов преодолеваю расстояние до двери и встаю перед ними, закрывая собой выход.
– Значит, я могу идти? – смотрю на него с вызовом.
Самойлову явно подобное не нравится, особенно при посторонних, это видно по его лицу, потемневшим глазам и плотно сжатой челюсти.
– Нет, ты останешься здесь, – сквозь зубы отвечает он.
– Мы либо поговорим сейчас, либо ты меня отпускаешь сам, чтобы я в окно не вышла, – срывается с моих губ раньше, чем к языку подключается мозг.
Я не идиотка, никогда бы и не подумала выйти в окно с двадцать пятого этажа, но, судя по всему, эта угроза возымела на Самойлова эффект.
– Марина, – обращается к девушке он, продолжая испепелять меня взглядом серых глаз. – Подожди меня в машине.
– Мы опоздаем, нам нельзя задерживаться…
– Я сказал подождать меня в машине! – рявкает на неё так, что я сама вздрагиваю.
Ничего не ответив, лишь обиженно надув и так надувные губы, она отпихивает меня и спешно выходит из квартиры. Не успеваю опомниться, как меня хватают за локоть, больно впившись пальцами, и тянут к дивану.
Позволяю Самойлову отвести меня к дивану, словно капризного ребёнка. Хотя, вряд ли у меня была бы возможность не позволить, сил мне не хватит даже его пальцы от своего запястья отцепить.
– Ты заставляешь меня жалеть, что я тебя сюда привёз, – рычит, подтолкнув меня к дивану и нависая надо мной с грозным лицом.
– Ну так не надо было привозить, – пожимаю плечами и встаю на ноги, не собираясь разговаривать с ним, оставаясь внизу.
– Я сделал это для тебя! – рявкает так, что уши закладывает.
– Не надо на меня орать! – кричу ему в ответ, сжав кулачки от злости. – Я требую объяснений, а не половину вашего состояния!
– Объяснений, значит, – кивает со вздохом и, развернувшись, скрывается за углом коридора, чтобы вернуться через минуту с папкой в руках. – Вот твои объяснения, – бросает её у моих ног, словно кость собаке. – Внимательно прочитай и запомни, что я твой царь и бог. Ты больше шагу не сделаешь без моего ведома, смирись с этим и завязывай выносить мне мозг, пока я не разозлился, – от нервов у него даже лицо изменилось, исказив его красоту.
Полегче, Лина! Какая ещё красота? Стокгольмский синдром развивается?
– А то что? – вздёргиваю подбородок я.
– А то на цепь к батарее посажу, – абсолютно серьёзным тоном отвечает, и у меня даже дыхание перехватывает.
Сказать что-то ещё я не успеваю, Самойлов разворачивается и быстрым шагом выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Долго не раздумывая, я наклоняюсь за папкой, а открыв её, падаю без сил на диван.
Внутри находятся бумаги, подтверждающие его опекунство надо мной, и оформлено оно не вчера, как я думала, а семнадцать лет назад с согласия моей мамы, даже подпись её стоит. Другая бумажка подтверждает, что я невменяема и недееспособна, по этой причине Самойлову пришлось продлить опекунство.
