«Свой человек» раздобыл стенограмму первого заседания комиссии по расследованию причин гибели французской подводной лодки, и в тот же день документ лёг на стол Майклу Ферри. Сенатор позвонил адмиралу Кондраки.
– Как у тебя дела, Стив?
– Поправляюсь, в ближайшее время надеюсь выйти на нормальный режим.
– Давай, давай. Ты мне нужен не хилый и бледный, а весёлый и румяный. Тут такие дела, эта старая скотина Бейкер копает под тебя и собрался допросить в Вашингтоне командира «Страйкера». Имей в виду: этот твой капитан не должен появиться на Капитолийском холме. Упрячь его, как можно дальше.
– Будь спокоен, не появится, – заверил сенатора Кондраки.
– И ещё, с этим так называемым Жаном Люком твой парень определился?
– Пока никаких зацепок.
– Тут такое ещё соображение… Бейкер вылез со своей комиссией после возвращения из Парижа, посмотри, с кем он там контактировал.
– У него была встреча с начальником Генштаба, но Лонгард не тот человек, чтобы…
– Это понятно, – перебил адмирала сенатор. – Там, в Париже, не один Лонгард. Копай глубже. Кстати, в каком отеле останавливалась эта старая сволочь?
– Насколько я помню, в «Регине».
– Вот твоему парню и карты в руки. Пусть там всё хорошо перелопатит, может и вынюхает то, что ему надо. Мой человек в Конгрессе осторожно прощупал Бейкера и, по его мнению, этот плешивый козёл, что-то накопал про нас с тобой в Париже и знает больше, чем говорит.
12. Семён Семёныч
Механический крокодил, преодолев с надрывным воем очередной подъём, яростно затрясся и, плюнув напоследок облаком чёрного дыма, затих на вершине холма у большого строения на деревянных столбах с островерхой крышей из пальмовых листьев. Наверх вела приставная бамбуковая лестница, пространство под ней было закрыто тростниковой ширмой.
Агубар жестом показал чужеземцам выйти из машины. У капитана он вежливо изъял пакет с бутылкой водки, банкой селёдки и судовым вымпелом.
За тростниковой перегородкой послышались возня и недовольное ворчание. Гости переглянулись. Капитан недоуменно пожал плечами. Агубар отодвинул ширму: в ржавой железной клетке металась обезьяна необычной серебристой масти. На шее у неё болталось ожерелье из ракушек.
Увидев гостей, пленница выхватила откуда-то пудреницу, помаду и, поглядывая в круглое зеркальце, стала красить пухлые губы, затем припудрила мордашку и, закончив макияж, забросила пудреницу в угол. Просительно повизгивая, она стала хлопать себя ладошкой по макушке и тянуть сквозь решётку лапу к капитанской фуражке.
Капитан недовольно крякнул, поправил форменный головной убор и отрицательно покачал головой.
– Зарипа, – представил кокетку Агубар.
Услышав знакомый ей хриплый голос, обезьяна обернулась и с размаху запустила в генерала тюбиком губной помады. Тюбик задел решётку и, изменив направление, упал в густую траву, а кривляка утратив интерес к капитанской фуражке, причитая и жалуясь, стала метаться по клетке.
На земле валялся велосипед без седла, со спущенными шинами и изогнутым «в восьмёрку» передним колесом. Агубар кивнул на изуродованное транспортное средство, сделал жест руками, будто отжимал мокрую тряпку, и, осуждающе скривив рот, показал пальцем на Зарипу.
Оставив резиновые тапочки на джутовом коврике у лестницы, генерал полез наверх. Иван Васильевич и Назар Ефимович также разулись и по отполированным босыми ногами лестничным перекладинам последовали за ним.
