О начальнике людиновской полиции в отряде достаточно наслышались. Слух о его зверствах прокатился по всей Брянщине. Бывший пожарный отсиживался в лесу, скрываясь от мобилизации, объявив себя чуть ли не сектантом. Но как только в Людиново пришли фашисты, он сразу же предложил свои услуги. На его совести были десятки жизней советских людей.
До деревни километров пять. Расстояние, конечно, пустячное, если идти днем и по сухой дороге. А здесь все пока наоборот. Под ногами чавкает грязь. Сапоги скользят, на них налипли комья глины.
Часа в два ночи наконец добрались до деревни. В крайней хате, у самого леса, жил связной – неторопливый, степенный лесник Иван Егорович. Трижды, как условлено, стукнули в окно. Дом ожил, сквозь щели ставни показался желтый зайчик света, со звоном покатилось ведро в сенях.
Распахнулась входная дверь. На пороге хозяин.
– Кого носит?
– Свои, дядя Иван.
– Много здесь своих, а ну, подойди-ка ближе.
Николай шагнул вперед.
– А! Это ты, кудрявый, – усмехнулся старик, – ну что стоишь, хату выстудишь. Заходи.
Они поднялись на крыльцо, вошли в душноватую темноту дома.
Большая горница, печь вполкомнаты, иконы на стене, деревянный стол, лавки. Хозяин десятый год живет бобылем.
Сели, положив рядом с собой автоматы.
– Нужно подождать маленько, ребята. Подождем, пока они напьются. Я с часок назад мимо их хаты шел, видно, гуляют еще, песни орут.
Иван Егорович гасит лампу. Темнота. Кажется, что за бревенчатыми стенами остановилось время. Темнота, только красными звездочками вспыхивают цигарки.
Пора. Старик встает. В деревне тишина. Даже собак не слышно, видно, загнал их дождик по конурам. Разведчики идут вдоль плетней.
– Здесь, – шепчет связной, – в этом доме кум его проживает, старостой он у нас теперь.
– Собаки есть?
– Есть один кобель, злющий, но ничего, он меня знает, так что я его тихо…
Чуть слышно скрипнула калитка. Иван Егорович растаял в темноте. А дождь стучит и стучит по крышам, по земле, по деревьям. Монотонно и гулко. Зарычала собака, потом чуть взвизгнула, узнав. И опять тихо.
Зачавкали шаги, подошел Иван Егорович.
– Все, пошли, я пса в конуре бочкой прикрыл.
Сквозь ставни пробивается свет. Николай тихонько влез на завалинку, заглянул в щель.
Комната, стол полон бутылок, спиной к окну человек, уронивший на стол голову. Больше ничего не видно.
Королев повернулся к леснику:
– Давай, Иван Егорыч!
Старик поднялся на крыльцо, стукнул в дверь. Нет, не слышат. Теперь он со всей силы бьет кулаком по двери.
В сенях завозились.
– Кого там носит, – давится матерщиной хозяин.
– Я, Семеныч, Иван-лесник, отвори, дело есть.
– Да что за дела по ночам?
– Спешное. Ко мне солдат советский зашел, говорит, из плена бежал.
– Постой, постой, сейчас!..
Гремит в сенях щеколда.
Один из разведчиков встал у самой двери, в руке тускло блеснул кинжал.
Дверь распахнулась, и хозяин мягко осел на пол. Путь свободен. Теперь в дом… За столом трое.
Один потянулся к поясу с кобурой, валявшемуся на стуле.
– Кто такие? В чем дело? Да, знаете, кто я?..
Так вот он какой, предатель. Остекленевшие глаза, пьяный мокрый рот, красная рожа.
– Руки на стол, сволочи!
Полицейские начали медленно трезветь. Наконец-то они поняли, с кем имеют дело.
Королев достает приговор.
«Именем советского народа…»
Он вскинул автомат, увидел глаза, полные животного ужаса, разорванный криком рот. Палец сам нажал на спусковой крючок.
