Добры молодцы, выслушав Фенькины слова, собрались в передней. Алёша с хитрым прищуром глянул на моднейшего фасона купальные плавки Никиты. Видать, вспомнил про сорвавшуюся маёвку.
– И у тебя тоже семейники, говоришь?
Добрынин легонько сконфузился.
– Чего ж они притормозили? – с нетерпением спросил Илья, подбрасывая в руке гриф от разборной гантели. – Становится скучновато.
Алёша кивнул, соглашаясь, что скучновато, и ловко поймал рубчатую железяку в верхней точке траектории. Шепнул:
– У тебя и так вон, какие кувалды.
– Совещаются, – сообщила Фенюшка. – Трое злобных трусят до чрезвычайности. Предлагают сперва наподдать Илье, а потом разговаривать. А страхолюдина вроде как против. Бакшиша поминает.
– Раз супостаты дверь ломать не спешат, я пока ванну сооружу, – сказал Никита. – Погорячее. Добро, братцы?
– Какой разговор! – поощрил его Муромский. – Купайся на здоровье.
Никита ускользнул. Вскоре зашумела вода.
– Ну так что, Алексей, – справился Муромский, – впустим архаровцев? Не по-русски как-то гостей за порогом держать.
– Само собой! – сказал Лёха, так и этак поворачивая гантельку.
Илья отпер щеколду и рывком распахнул дубовую створку.
– Привет, гаврики! Салют, Королевич!
Гаврики обмерли. Вместо одинокого Муромского, сонного и растерянного, в квартире обнаружился целый отряд крепких парней. Пусть не вполне одетый, зато вполне боеготовый. Сам Илюха, разминающий круговыми движениями головы могучую шею. Какой-то кудрявый красавец с впечатляющей статью не то пловца, не то спринтера и с ещё более впечатляющей стальной колотушкой в кулаке. Да набегал вдобавок из глубины коридора третий. Коренастый, жилистый. На пальчике пропеллером длинные ножницы крутит. И лицо – ух, какое решительное.
Четыре к трём, это вам не четыре к одному. Архаровцы заметно приуныли. Тыра косился на Попова, силясь сообразить, где мог его видеть раньше. Лёхе тоже казалось, что он где-то уже встречал этого неприятного типа, имеющего фигуру гориллы и крошечную головку мартышки. Пешеходный переход на проспекте Градоустроителей и дуэль на воображаемом оружии, вчистую проигранную джиповладельцем, оба вспомнили одновременно. Лёха усмехнулся, Тыра скрипнул зубами и отвернулся.
После долгой-долгой заминки взоры посланцев Бакшиша, диковато рыскающие по стенам да полу, сошлись на Дредде. Где и утвердились. Во-первых, именно его Бакшиш назначил старшим. А во-вторых, мамелюки точно знали, что под просторным балахоном (или бурнусом, разве черномазых разберёшь) носит Королевич не только никчемный дикарский амулет, но и вполне цивилизованный – а главное, полезный! – обрез.
Русско-папуасский отпрыск тяжело вздохнул, ощутив требовательные взгляды архаровцев. Особенно настойчиво пялился Тыра. Верный бакшишев подонок шевелил рукой, словно нащупывая что-то под мышкой, и корчил свирепые гримасы. Ему ужасно хотелось отомстить Попову за вчерашнее поражение.
Королевич опять вздохнул. Ну, имелся, имелся у него обрез. Двуствольный. Самого что ни есть внушительного двенадцатого калибра. В одном патроне – волчья картечь, в другом – медвежий жакан. Будто как раз на этих… Медведя Муромского и кудрявого волка с есенинским профилем. Однако… Нешуточное беспокойство внушал Королевичу третий. Тот, что затаился в глубине прихожей, точно росомаха в дупле. А надо признать, росомаха подчас бывает куда опасней сильных, но прямолинейных волков да медведей. Хитростью своей, изворотливостью и (Дредд глянул на поблёскивающие, позвякивающие ножницы) длинными кинжальными когтями.
