– Говорят, у тебя есть любовница.
– Говорят, у вас тоже, – отстрелил, не задумываясь.
– Кто говорит? – уже не так уверенно.
– Да все говорят!
– Ну я ж с тобой не как с подчиненным, а как мужчина с мужчиной.
– А я ни с мужчинами, ни с женщинами подобных тем не обсуждаю.
– Ладно. Иди, но смотри: партбилетом рискуешь.
– Так у меня его нет, партбилета-то.
После этого чудного диалога меня задвинули в хвост очереди на получение жилья. Но остановить водопад невозможно. Чем больше на него давили, тем жестче он закусывал удила. Страх был ему неведом. Чем сложнее была задача, тем с большим рвением он за нее брался. Стимулом был вызов, а на вызов надо было отвечать.
Он лез напролом, а потом выяснялось, что все вопросы решены абсолютно дипломатическим путем. Поговаривали, что во время переговоров он применял какие-то неизвестные методы охмурения визави. Очень смешно. Я-то знала его главный секрет: отвлечь конкурента «шариком». Это когда пальцы обеих рук складываются большой к большому, указательный к указательному и так далее, образуя такую дырявую сферу, которую он постоянно пристально разглядывал, как будто именно в этом пространстве пряталось взаимоприемлемое решение. Глаза его хитро, но доброжелательно поблескивали из-под пушистых ресниц, пытаясь влюбить в себя противника. Плавающая улыбка расслабляла практически любого, как он называл, жесткача. Потом откинутая за спинку стула рука расслабляла внимание соперника, как бы призывая стрелять не целясь, а это очень опасное заблуждение. Одного он категорически не допускал – людоедства, относя к этому виду спорта также и стукачество. Многие слышали от него насмешливое:
– Чтобы стать миллиардером, надо быть хоть немного людоедом. Давайте останемся чуть победнее, но не допустим каннибализма.
Он последним пьянел за любым столом, но сохранял лицо и никогда не страдал с похмелья. Презирал сон, отключаясь не более чем на пять часов, а если требовалось, мог не спать по двое суток. Был способен гнать шестнадцать часов за рулем, покрывая по тысяче триста километров. Всему – работе, любви, дружбе, застолью – он отдавался с таким энтузиазмом, что не оставлял мне ни малейшей возможности найти ему хоть какое-либо сравнение.
Хотя иногда наедине он вдруг расслаблялся, грозясь бросить всё к чертовой матери, ругал всех и вся, горько рыдал совершенно детскими слезами, а потом затихал у меня на груди, всхрапывая несколько минут, чтобы, проснувшись, снова рвануть в бой.
Несколько дней назад ему удалили злокачественную опухоль. Моему отцу тоже удалили на губе, а вылезло в легких. Прожил четыре месяца. А этот сумасшедший смеется, поет, рассказывает анекдоты, заглядывает медсестрам за пазуху и уже пытается с кем-то говорить по бизнесу. Компьютер на прикроватном столике практически не выключается: драгоценный пациент записывает свои ощущения до и после операции.
МЕРТВЫЕ СТРАХА НЕ ИМУТ
У него была своя теория страха. Заменив «срам» в известном библейском постулате, он демонстрировал полное пренебрежение к смерти и уверенно проповедовал, что бояться ее глупо: за ней ничего нет. Однажды, в начале девяностых, мы приземлились на «секретном аэродроме» – в номере одной из московских гостиниц. Вдруг среди ночи раздался сильнейший удар. Дверь с треском распахнулась, чудом оставшись висеть на петлях. Включились лампы, и в комнату ввалилось человек восемь-десять молодцев, из-под кожаных плащей которых торчали стволы автоматов. Я взвизгнула от ужаса и с головой ушла под одеяло, а он сначала чуть прикрыл глаза от яркого света, а потом хрипло, тихо, но жестко и уверенно произнес:
