Со своими замыслами старый Глебов наполовину просчитался: после Управления по расследованию бандитизма и убийств Мосгорпрокуратуры карьера участкового в Костроме не казалась Георгию Яковлевичу главным светом в окошке. Так что в Москву он все-таки уехал. Однако через месяц вернулся, чтобы увезти с собой Таисию… Нет, не так, как злой татарин-похититель, а все честь по чести: с регистрацией в загсе, с венчанием и со свадьбой. А после свадьбы уехали уж вдвоем – окончательно.
Тут-то и выяснилось, что, доковыляв до сорока годков, Георгий Яковлевич понятия не имел, что такое семейная жизнь! Сколько в ней света, тепла и радости – не сравнить с перепихонами на стороне, если даже они называются значительным словом «страсть»… Таисия, моложе его почти на восемнадцать лет, ненавязчиво наставляла мужа в этой сложной и упоительной науке. Георгий Яковлевич с самого начала подозревал, что эта девочка, не успевшая окончить техникум, в два раза умнее его, старого закаленного следователя, но при этом умна достаточно, чтобы не демонстрировать на каждом шагу свой ум. Так ее воспитали – или она переняла эту мудрую тактику от своей матери? Все делалось без споров о превосходстве, о том, кто должен быть главным в семье, – тихо, ненавязчиво, но неуклонно. Муж – голова, жена – шея: куда повернет, то и выйдет. Георгий Яковлевич, с его следовательской проницательностью, вскоре вычислил это руководство, но противиться ему не стал: даже умилялся втайне. А потом Таюша сходила в женскую консультацию и указала пальчиком на свой пока еще плоский живот, мол, скоро появится на свет еще один человек, которого будут любить…
Да есть ли для Глебова на свете что-то важнее Таи с Машкой? Ради этих бесценных существ он легко расстался с холостяцкими привычками, тянувшими его прочь от дома. Ради того, чтобы его девочки жили счастливо, берег каждую копейку. Бросил курить, не ходил с коллегами в пивную после получения зарплаты, перестал посещать недорогую прокурорскую столовую, ограничиваясь домашними бутербродами. Одним словом, экономил на всем. В связи с этим коллеги присвоили другану Жоре, изменившему прежним разгульным привычкам, вторую, после Подполковника, нелицеприятную кличку – Наш скупердяй. Ну и пусть! Георгия Яковлевича не задевает, как истолковывают его поступки посторонние люди: пусть думают, что им угодно, главное, чтобы в семье все было хорошо.
Созерцая Таино лицо – круглощекое, с монголоидной приплюснутостью, без намека на изысканную красоту, но такое трогательное и милое, – Георгий Яковлевич задумался о том, что убитому Великанову счастья в семейной жизни, по-видимому, не перепало. Если бы он по-настоящему любил свою Ксению, разве стал бы ее переделывать, перекраивать? Жену надо любить такой, какая она есть, любить до того, чтобы в изъянах внешности находить нечто привлекательное, свойственное ей одной. Любовь останется неизменной даже тогда, когда жена с течением лет сделается маленькой сгорбленной старушкой… А когда соединение мужчины и женщины ставится в зависимость от внешней привлекательности, богатства и тому подобной ерунды – это, извините, не любовь, а коммерция. А коммерция в семейных отношениях – то, чего Георгий Яковлевич терпеть не может.
Ольга Михайлова не вписывалась в традиционный портрет клиентки косметической клиники, который большинство населения представляет как богатую старуху, старающуюся вернуть молодость. Ольге было всего двадцать три года, она была длинноногой и стройной, и ее чересчур вытянутое, с уклоном в лошадиность, но милое и пикантное личико вызывало интерес мужского пола безо всякого хирургического вмешательства. Но этого ей было мало. Уделяя большое внимание своей внешности, Ольга выискивала в ней недостатки, приводя в недоумение свою мать. Вспоминая себя в молодости, Елена Леонидовна признавала, что была не так пригожа, как ее Оля, – гораздо хуже; но ей бы и в голову не пришло так сходить с ума из-за каких-то микроскопических дефектов, существующих, скорее всего, только в воображении дочери.
