Но он, конечно, всё равно замечает моё «особое» состояние: встаёт, направляется к «святая святых» – своему бару, и через минуту приносит мне пару глотков одного из коллекционных коньяков.
– У тебя всё ещё… – он не решается договорить, но я не стремлюсь облегчать его миссию, молчу.
Отец ждёт, пока выпью, затем, не выдержав, наливает себе:
– Всё ещё есть ТЕ чувства? – добивает.
Вот оно! То, о чём я столько раз читал в сети и ещё больше размышлял длинными бессонными ночами: порочность, аморальность того, что родной отец не решается назвать даже по имени.
Не может быть «Любви» между Евой и мной, если речь не о братской, а только «ТЕ» чувства. Под кратким словом «ТЕ» подразумевается: грязные, извращённые, запрещённые или просто неправильные. Только я стадию «грязи» давно уже пережил. Оставил в прошлом.
Сложно осознавать себя порочным, но ещё сложнее принять. Твой мозг, не спрашивая разрешения, начинает размышлять, задавая самому себе вопросы:
«Почему так?»
«Как вообще такое возможно? Если это недопустимо?»
И ответ «мы просто не знали, я не знал» тебя не устраивает, потому что ты вот уже дни, недели, месяцы «знаешь», но ни черта не меняется! В груди как саднило, так и саднит! То острая, волнообразная боль, то тупая, растянутая. Ты каждое утро соскребаешь себя с постели, формируешь более-менее дееспособное тело и идёшь жить. Но с приходом ночи всякий раз наблюдаешь коллапс, прострацию и всё те же вопросы по кругу:
«Почему я не могу перестать «это» чувствовать?»
«Если «оно» неправильное и порочное, то почему существует? Ведь теперь «я знаю!»»
И ты снова в сотый уже, наверное, раз лезешь в сеть, чтобы почитать откровения таких же, как ты «неправильных». «Отклоненцев» от нормы. Возмутителей стройного порядка в безупречном мироздании. Злостных попирателей морали и нравственности.
Она повзрослела. Не изменилась слишком сильно, но, всё же, стала другой, а я бы, как и прежде, узнал её из тысяч. По взгляду.
Мне больно, дико больно от того, что моя Ева боится даже взглянуть на меня. Неужели настолько стал омерзителен? Неужели «табу» так прочно въелось в твой мозг, Ева?
Я сам удивлён тому, что могу дышать. Знал, что будет не просто, но не представлял насколько. Настраивал себя, готовил, внушал «правильные мысли», глядя на собственное отражение в зеркале просторной ванной моей новой квартиры.
Боль. Адская, душераздирающая: видишь, слышишь, можешь дотронуться и не можешь. Не твоя это больше Ева, Дамиен, и твоей уже никогда не будет».
Вышла замуж за китайца… Что это? Шутка? За кого угодно, только бы отмыться от меня? Избавиться от воспоминаний, от рвущих душу событий и прожитых вместе дней, когда мы были счастливы, ночей, когда были близки?
Близость…
Что мне делать с влечением? Что мне, чёрт возьми, делать с этим адским желанием? Я запрещаю себе даже думать об этом, пресекаю все до единой фантазии и, вернувшись домой, переживаю очередной эпизод интима с куклой из моего театра, в котором чувствую себя высохшим.
Max Richter – Non-eternal
Кэрол и Мона остались в прошлом, ушли так же незаметно, как и появились.
Теперь же редкими вечерами меня посещает миссис Сэлдом. Мы идеально подходим друг другу: у неё такое же точно имя, как у моей матери – Энни, унылый брак и трое детей. Энни определённо старше меня, хотя это не имеет никакого значения, ни большого, ни маленького, поскольку моя подруга обладает главным, редчайшим достоинством – не требует моего эмоционального участия. Мне официально разрешено не проявлять чувств, сентиментальности, не изображать фальшивых эмоций и быть вне «отношений». Мы просто удовлетворяем потребности друг друга. Я никогда не интересовался, чем именно муж не устраивает Энни, ведь, судя по наличию троих детей, с половой функцией у него всё в порядке, а Энни не спрашивала, почему я живу один, почти не целую её во время секса и никак не демонстрирую эмоциональной связи с партнёршей. Мы не задавали вопросов, почти не обменивались словами, как и объятиями, мы просто встречались дважды в неделю, чтобы получить то, что единственное желали.
