— У своей разлюбезной дома спросишь, охотник за кувшинками, — съязвил Мирон, пряча кольцо за пазуху в потайной карман.
— Я помогу вам, — кивнул Василий, морщась от боли в рассеченном когтями птицы плече, из которого вытекала свежая кровь. Он легко поднял на руки почти невесомую Ждану. Мирон хмуро посмотрел на брата и вымолвил:
— Вот и неси свою зазнобу до дому. Там и расскажу, что было.
— Хорошо, кольцо мы у нее забрали, более она не сможет никого убивать, — произнес тихо Мирон, который шел рядом с Людмилой впереди Василия и Жданы.
— Несчастная она, — пролепетала монахиня.
— Прекрати защищать ее! — не выдержал Мирон.
— Не прекращу, — непокорно сказала Людмила, поднимая длинный подрясник выше, чтобы он не мешал идти. — Ты ведь не знаешь, каково это, насилию подвергаться. И на ее глазах убили всех ее родных. Не зря она валькирией стала.
— Хватит, — отрезал Мирон, сверкая на нее серыми очами. — Не хочу даже думать о том. Не трону я ее больше. Пусть живет.
— Вот благодарю тебя, Мирон, — ответила девушка. — А камень этот, видимо, волшебный. Как надевала она кольцо-то это, превращалась в валькирию.
— Я уж скумекал о том, — кивнул он и, обратив на нее острый взор, добавил: — Монашка ты, а смирения в тебе вообще нет. Только и споришь со мной уже битый час.
На это заявление молодого человека Людмила промолчала. Некоторое время они шли молча, и уже когда показался двор тетки Марьи, Мирон вдруг тихо вымолвил:
— Прости меня, обозвал тебя.
— Я и не в обиде на тебя, Мирон, — улыбнулась ему девушка, вспоминая тот зловещий миг, когда валькирия Ждана полетела к ней с оскаленными клыками.
— Просто боялся, что покалечит эта бестия тебя. Когти-то у нее вон какие.
— Понимаю я все. За меня опасался.
— Верно, — кивнул он. — Вон у Василия рана на плече, жуть какая.
Едва они вернулись в свою избу, Мирон достал из серебряного оклада кольца голубой яхонт и, приложив его к каждому из углублений Чаши, нашел подходящее место по форме. Драгоценный камень был чуть вытянут и искривлен вбок, и оттого одно из отверстий превосходно подошло для него. Людмила и Василий следили за его действиями. Когда же Чаша замерцала радугой в руках Мирона, и он испуганно поставил ее на дубовый стол, все трое опешив следили за этими превращениями. Древний самоцвет словно прирос к своей вмятине, а с боков отверстия вылезли небольшие серебряные лепестки, которые надежно укрепили голубой яхонт. Когда Чаша перестала мерцать, Мирон глухо выдохнул, а Людмила так и стояла, замерев, сцепив тонкие руки на груди.
— Вот чудо, так уж чудо, — вымолвил Василий с благоговением.
Вновь убрав Чашу в заплечный мешок, Мирон довольно улыбнулся и сказал:
— Наверное спать надо лечь. А то уж светает.
К юродивой Ждане еще рано поутру позвали местного знахаря, который обработал ее раны и перевязал покалеченную руку. Знахарь заявил, что Ждана поправится, только останется без трех пальцев на руке.
История про жуткую валькирию, которая убивала мужиков у реки, совсем не понравилась тетке Марье, и она, лишь зло зыркая на молодых людей, сказала, что они сотворили с ее племянницей нечто непотребное, и прогнала их в тот же день со двора.
Перед отъездом Людмила зашла к Ждане, которая лежала в кровати.
— Поправляйся, сестрица, — вымолвила монахиня, ощущая участие к судьбе Жданы, хотя та не была ей родной сестрой. — Не тронет тебя больше Сабуров.
