– Готов ли ты на ней жениться?
Таня стоит ни жива ни мертва, а Саша покраснел как рак, с ноги на ногу переминается, молчит. Батюшка в третий раз спрашивает:
– Если жениться не хочешь на ней, я её в монастыре оставлю. Берёшь её в жёны?
А Саша только молчит да головой мотает ― нет, дескать, не возьму.
Тут батюшка к Тане поворачивается и говорит ей печально:
– Вот так-то…
А когда поехали Таня с Сашей домой, Саша, до этого относившийся к ней как другу, вдруг начал уговаривать её «попробовать», стал добиваться близости с ней.
Аргументом было:
– Ты мне как женщина не нравишься совсем. Но хочется посмотреть, а вдруг ты мне и понравишься?
На что Таня, помня слова отца С., ответила категорическим отказом. И предложила любителю экспериментов законный брак. После чего он быстро исчез с её горизонта.
Ну а Таня сейчас трудится на послушании в полюбившемся ей монастыре. Только зовут её теперь не Таня, а мать Сергия.
Об исцелении, правой руке, правой ноге и голове на плечах
Как обычно, после послушания прихожу на источник преподобного Пафнутия Боровского. Захожу в домик с навесом, где купель и раздевалка. В раздевалке уже есть желающие искупаться: две улыбчивые молодые паломницы и матушка средних лет с видом строгим и хмурым. Паломницы радуются: впервые приехали в Оптину, первый раз на источнике. Они жизнерадостно читают молитву святому Пафнутию. Затем одна из них, счастливо улыбаясь, говорит другой:
– Ну вот, а теперь искупаемся!
Со скамейки подаёт грозный голос строгая матушка. Это голос неумолимого судии, который часто устраивает окружающим свой собственный «маленький страшненький суд»:
– Что-о-о?!!! Что вы сказали?!! Купаться?!! В бане купаться будете! Мылом намылитесь! Мочалкой натрётесь!
Паломницы приходят в ужас. Всё было так тихо и радостно, и вдруг такая гроза… Робкий голос:
– Матушка, простите, мы не так выразились, наверное…
– Выразились!!! Выражаться дома на мужей будете! Нельзя говорить «купаться» о святом источнике!
– А как можно?
– Нужно говорить «исцеляться»! Вот, дескать, сейчас исцеляться будем. Поняли?!!
– Поняли, спаси Господи, матушка! Таня, давай ты первая исцеляйся, а я уж за тобой.
– Да, Леночка, а то там Пётр Иванович, наверное, нас уже ждёт на улице. Как ты думаешь, он уже искупа… ой, исцелился?
Из соседней мужской купальни доносится пофыркивание и плеск воды.
– Нет, Таня, похоже, он ещё в процессе исцеления…
Грозная матушка внимательно слушает диалог и одобрительно кивает головой.
А я вспоминаю, где я встречала эту строгую матушку и слышала этот грозный голос… Вспомнила. На днях в паломнической трапезной я сидела за столом с молоденькой мамочкой, на коленях у которой был сынишка лет двух. На улице жарко, и личико малыша было розовым, вспотевшим. Он потянулся к кувшину с компотом обеими ручонками. И юная мамочка даже хотела дать ему попить, но раздался грозный крик: «Нельзя! Ещё не помолились, а они лезут! Не трогать ничего на столе!»
Ребёнок испугался и заплакал, а мамочка принялась его утешать. Мы, сидевшие за столом, промолчали. Конечно, сейчас все соберутся, помолимся, и можно будет приступить к трапезе. Пять-десять минут можно потерпеть… Начни спорить с грозной матушкой, будет конфликт за трапезой в монастыре…
Сынишка успокоился, а его мамочка оглядела нас, сидящих за столом, и грустно спросила:
– Где же ваша любовь, сёстры?
У меня до сих пор в ушах её грустный тихий голос…
