Опять двойка. Школьные рассказы - страница 5

Мама долго не могла прийти в себя от изумления. Она стояла посреди прихожей, растерянно оглядывалась вокруг и повторяла, как заведённая:

– Ч-ч-что эт-т-то? Ч-ч-что эт-т-то? Ч-ч-что эт-т-то?

Не знаю, что её потрясло больше: разбросанные по полу пальто и шапки, ботинки на полке для шляп или я, вся увешанная и обмотанная полотенцами.

– Понимаешь, мамочка, – вкрадчиво начала объяснять я, – в мире сказок…

Мама потом долго хохотала и утирала платком слёзы. Особенно когда из комнаты выглянула Танька, в лисьей шапке и с пропеллером за спиной.

– …тоже люби булочки, – пробасила она голосом мужчины в полном расцвете сил.

Танька никак не могла понять, отчего так веселится моя мама и что вообще тут может быть смешного. А мама тем временем сняла пальто. Надела тапочки. Бросила в стирку промокший от слёз платок. И посмотрела на нас очень строго:

– Теперь у нас будет совсем другая сказка. Называется «Золушка», – с этими словами мама вручила нам веник и ведро с тряпкой. – За дело, сказочницы!

Я долго скребла, мыла и оттирала свою комнату – обои, покрывало, пол. Выметала из-под дивана крошки, отковыривала пластилин и собирала осколки от разбитых чашек. Жалела Золушку. Тяжёлая была у неё жизнь. А у меня ещё хуже – потому что она в итоге получила принца и хрустальную туфельку. Мне на такие подарки судьбы рассчитывать не приходилось.

Закончив, я выглянула в коридор: как там справляется Танька.

– Эй, – тихонько позвала я.

Мне никто не ответил.

На полу в тёмной прихожей лежала кучка того, что осталось от Карлсона: папины треники, лыжные ботинки, мамина лисья шапка. Сверху всё это было придавлено разломанным на части пропеллером. Вокруг щедро накрошено остатками недоеденного Танькой батона.

– В мире сказок, – вздохнула я. – Тоже люби булочкы.

Карлсон так и остался Карлсоном. И Золушкой становиться не захотел.

Танька исчезла, испарилась, растворилась, как в тумане. Она улетела от нас, не пообещав даже вернуться.

– Не надоело вам? – спросила мама.

Не отрываясь от телевизора, мы с папой дружно кивнули. Не надоело, дескать, о чём разговор.

– Лучше бы духовно развивались, а не пялились в ящик.

Мы опять кивнули. Конечно, лучше, кто спорит.

У мамы лопнуло терпение, и она встала между нами и телевизором.

– Ну, ты-то взрослый человек, – сказала она папе.

– Безусловно, – с некоторым сомнением в голосе ответил он и вытянул шею, чтобы немножко видеть экран.

– Вот и занялся бы её культурным совершенствованием, – мама кивнула головой в мою сторону. – Развил бы в ней тягу к прекрасному.

Мамина фраза повисла в воздухе. Не потому, что папа был совсем против. Просто он не знал как.

Понимая, что толку от нас не добьёшься, мама завернула в фольгу бутерброды и жареную курицу, собрала чемодан и большую спортивную сумку и купила на всех билеты в плацкартный вагон.

– Поехали, – сказала мама.

– Куда? – не поняли мы.

– К Пушкину, – ответила она и выключила телевизор.

Ехать к Пушкину пришлось долго. Сначала целую ночь на поезде. Потом ещё километров сто в большом туристическом автобусе.

– Александр Сергеевич, – заметила мама, – весь этот путь проделал в кибитке. На конной, между прочим, тяге.

– Вот времена были, – почесал в затылке папа. – Жил человек в собственном доме, под боком у няни. А все думали, что он в ссылке.

– Ничего удивительного, – сказала мама, – я у себя дома тоже как на каторге. И никакой няни. А Пушкин много чего в своей ссылке написал. И «у лукоморья дуб», и про Царевну-Лебедь.