Мне могут возразить, что у нас не только снят запрет на труды русских философов, но и книги их переиздаются значительными тиражами. Но ведь мысли – зёрна, им необходима благодатная почва. Вместо нее (я уже упоминал) – пустыня. При достаточно щедром поливе на ней прорастает что угодно, в этом можно убедиться, обратившись к книжному рынку, где, естественно, царствует свобода, определяемая игрой спроса и предложения, а носители знания и веры приобретают все признаки товара.
Почему религиозные идеи никак не проявляют себя на государственном уровне (речь идёт, естественно, не о посещении первыми лицами торжественных богослужений)? Почему столь критично относятся демократы к альтернативе потребительской и духовной цивилизаций? Почему призыв преп. Серафима Саровского к стяжанию Духа Святаго остаётся лишь в лоне Православной Церкви, разве он не выражает архетип всей русской культуры? На все эти «почему?» (а их могло быть гораздо больше) ответ один: потому что общественное сознание остаётся крайне секуляризованным. Это обретение эпохи европейского Ренессанса, когда мера времени («секулум» – столетие) отделила в восприятии человека преходящее – мирское от вечного – божественного. Между «здесь-сейчас» и «здесь-всегда», «сейчас-везде» начала возникать непроходимая пропасть, все больше отдаляя его от причастности к всюдности и вечности. Он перестал переживать пространство и время как становление – непрерывно-сплошную текучесть. Однако это «обмирщение» имело значительные достоинства: оно сопровождалось выявлением причинно-следственных зависимостей в окружающем человека мире, стало быть, заставляло этот мир служить ему, приносить пользу. Человек не только обнаружил строгие закономерности в природе, но и связал их с собственной свободой: «Свобода – познанная необходимость». Начиналось триумфальное шествие познания…
Однако путь развития общества, фундаментом которого явился сам человеческий разум, вероятно, ясен, а конечный вывод просто-таки прекрасно знаком. Беда в том, что сам этот разум оказался несостоятельным: человечество охвачено острым гносеологическим кризисом. Относится это, отнюдь, не только к России, просто у нас, как всегда, наиболее обострены противоречия. Действительно, корни нынешних экологических и социальных кризисов – в использовании знаний, которые не позволяют установить фундаментальные связи между явлениями, тем более, предвосхитить отдалённые последствия их воздействий. Современная наука, добиваясь порой впечатляющих успехов в отдельных сферах, выявляет свою полную беспомощность в попытках построить целостную картину мира. Знание дало человеку обещанную силу, но она оказалась, скорее, разрушительной, нежели созидательной; её применением он обязан во многом нарастанию всеобщего отчуждения. Стало быть, часть знаний следует считать ложными.
В этих условиях ранее упорно насаждаемая вера в рациональное знание неизбежно сменяется возвращением в индивидуальное сознание веры в Сверхсущее, в Единое, в Бога: «есть же вера уповаемых извещение», – справедливо утверждает апостол Павел. Но спасительный для человеческой индивидуальности, как и общества в целом, возврат этот весьма затруднён. Культура в значительной степени секуляризована, общественное сознание испытывает последствия целенаправленного атеистического воспитания, в чём особенно преуспела система образования. В итоге поворот к вере превращается по существу в брожение умов. Основы древних культов Востока и их современная интерпретация теософского и антропософского характера, спекулятивная трактовка феноменов, не имеющих объяснения в ортодоксальной науке, образуют пёструю смесь, которая проникает в полупросвещённые массы, охваченные эсхатологическими настроениями и предчувствиями. Заезжие и доморощенные «учители», организуя по мере возможностей рекламу, подчас весьма успешно конкурируют с традиционным православием, которое противопоставляет риторике протестантского увещевания или отрешённости восточной медитации пышность и торжественность храмовой литургии одновременно с непререкаемостью древних догматов.
