Из лагеря 40-летний Лосев, не зная ещё о скором освобождении, пишет жене, только что возвратившейся в их родной дом: «Почему хочется и мыслить, и писать, и говорить другим, общаться? Потому что я чувствую себя на манер беременной женщины, которой остаётся до родов несколько часов. Меня охватывают спазмы мыслей и чувств… жаждущих родиться и стать живыми организмами, продолжающими свою сильную и бурную жизнь вне меня, объективно, на людях, в истории. Но если уже заранее становится известным, …что своих книг я не могу написать, так как погубил зрение, …а если напишу, то не смогу их издать по невежеству и слепой злобе людей, – спрашивается: что делать дальше и куда девать свои неродившиеся детища, как осмыслить явную бессмыслицу – для меня – такого существования? Ответ один: пусть его осмысливается само, как хочет! Философ должен сохранять спокойствие… Пусть его „оформляется“, как хочет…»
Лосев действительно так и не издаст до конца жизни ни одной книги, в которой его собственное мировидение получило бы целостное философское оформление, стало достоянием общественного сознания. Может быть, это и явится истинной причиной его отчаяния и сетований накануне ухода?..
В 1990 году Аза Алибековна обнаружила в архиве Лосева объёмистую рукопись под названием «Самое само», которая, видимо, была написана учёным вскоре после возвращения из лагеря. Через 4 года работа была опубликована в одном из сборников лосевских трудов, но до настоящего времени не привлекла пристального внимания научных кругов, не говоря уже о широкой общественности. Очень жаль… Лосев выдвигает идею: всякая конкретная вещь хранит непостижимую тайну. Вещь можно назвать, изобразить, дать ей миллион определений, ткнуть в неё пальцем или мысленно представить, но всё это лишь попытки выразить её абсолютную индивидуальность – «самое само», которое, увы, остаётся вне пределов наших мыслей и чувств. Стало быть, и ответить на вопрос: «Что это такое?», имея в виду абсолютный смысл вещи, просто невозможно. И это вовсе не признак невежества, а всего лишь «учёное незнание». Пусть «самое само» конкретной вещи остаётся сверхмыслимой тайной. Зато можно совершенно точно утверждать, что одна вещь отличается от другой, стало быть, основой смысла должно быть различие. Но ведь в любой вещи все её различия слиты, соединены. Выходит, что такое соединение различий и является необходимым условием существования смысла вещи. Точно так же проявляются вовне и все различия, присущие одной вещи в сравнении с другими, и при этом выражается её абсолютная индивидуальность – «самое само». Такое выражение, в котором смысл внутреннего и внешнего совпадает, – не что иное, как символ. Символическая реальность открыла Лосеву путь к осуществлению его юношеской мечты: «примирить в научном мировоззрении все области психической жизни человека – науку, религию, философию, искусство и нравственность».
Жизнь приучила Алексея Фёдоровича молчать о главном. Иногда это было молчание не гонимого властями учёного, а верного священным обетам отшельника (за год до ареста Лосев вместе с Валентиной Михайловной принял тайный монашеский постриг, о чём стало известно лишь после его кончины). Впрочем, сдерживали профессора и вездесущие охотники до чужих мыслей. Как-то в откровенной беседе на замечание о своей замкнутости он ответил: «Давно замкнулся. Потому что я когда-то выступил, а навстречу только клевета, использование моих мыслей. Делали на мне карьеру, многие…»
