Долбарис в недоумении замер. Мелкие капли пота покрыли его лицо.
– Конечно, – задумчиво сказала циркачка, – по сути дела, это я должна была вас наказать…
– А куда же делся наш прежний? – удивленно спросил Еремей.
– Слинял. За бугор… Видимо, счет его в банке достиг потолка.
– А новый? – Еремей глотнул коньяка.
– Вот это вы верно сделали. Налейте и мне, – попросила Раиса и стала осторожно одеваться.
– Ну, говорите же…
– С новым беда натуральная. То есть не с ним, а с любимцем прежнего шефа – нашим великим реформатором Мордовым. По приказу нового мне пришлось своими руками сделать из него…
– Ну, что же вы замолчали?
– Чучело… – со вздохом сказала Раиса. – Прискорбно, но факт. Можете убедиться самолично… Он нынче покоится далеко от Москвы… – Циркачка опять вздохнула и выпила рюмку коньяка.
– Да где же он, черт возьми? Или у вас после такого пакостного дела язык отсох?!
– Да здесь он, в имениях ваших, в баньке у Вани Сизарева.
Долбарис сразу неохотно и неумолимо начал трезветь, задумался.
– Согласитесь, дорогой мой, что это не малая услуга с моей стороны. Привезти в такую дыру столь редкий экземпляр – многого стоит. Но я ведь знала уже, от своих кремлевских, вашу страсть к антиквариату. Сколько отстегнете, дорогой мой? Учтите, если цена нас не устроит, нам таможня не указ… В Европе реализуем.
Долбарис вновь задумался и сделал глоток из бокала Раисы Мартыновны.
– Чучело, конечно, редчайшее и вы редкая куколка, а как быть с реформами, с перестройкой? – шепотом спросил он, словно о тайном заговоре.
– Да вы у нас, оказывается, романтик? – неожиданно расхохоталась Раиса. – Дон Кихот!
– Уму непостижимо! – Долбарис выпил еще и вдруг поднялся из-за стола и заговорил громко, разбавляя возмущение нецензурной бранью и междометиями. – Талантливейший практик, за которого я голосовал на всех выборах, защитник предпринимательской идеи и вдруг – чучело!!! А кто позаботился?! Свои же! И мне – борцу за процветание – купить предлагают! Сойду с ума! Застрелюсь!
– Успокойтесь, дорогой мой… – вкрадчиво сказала циркачка и, помолчав немного, кокетливо поинтересовалась. – Так за сколько вы возьмете нашего бессмертного реформатора?
– Не знаю, не знаю, – мрачно ответил Долбарис, надевая поверх сорочки бронежилет. – Надо смотреть. Язык не поворачивается сказать – товар.
– Еще какой товар! – сразу подхватила Раиса. – В хороших руках даже забальзамированный лидер – это клад! Мысли-то его не бальзамируются, а идеи, связанные с перестройкой России, и тем более…
– Одно утешение, – согласился Еремей. – Едем, дорогая моя, смотреть, едем! Мумия великого россиянина – это вам не кукла с африканского аукциона со жвачкой во рту!
* * *
Долбарис даже крякнул от удивления, увидев своего кумира и великого приватизатора в натуральную величину, в том же галстуке и голубой сорочке, в которых он выступал по телевидению и в бесчисленных образовательных и благотворительных программах.
– Ангел мой, – процедил он сквозь зубы. – Хотел я с тобой в другой обстановке встретиться, но Бог не дал.
Еремей разделся до бронежилета и подошел к чучелу.
– На кого же ты покинул нас, Артур Борисович?! Долбарис не замечал ничего вокруг: ни подручных Раисы, ни ее, ни Сизарева.
Он даже не обратил внимания, как мумия повернулась на бок и качнула несколько раз головой в сторону Раисы Мартыновны. Но Иван Иванович, сидевший за столом в углу, все видел, и, несмотря на хмель, жуткий крик вырвался из его груди:
