Дорога на удивление была хорошая, расчищенная, протоптанная сапогами и копытами. И недолгая: вскоре мы спустились к военному поселению, подобно Понтону, расположившемуся прямо на пологих откосах и чуть плотнее – в неширокой низине. Потрёпанные шатры стояли близко друг к другу, плавая в тумане, как серые поплавки. Кое-где желтели пятна огня, тянуло костровым духом и запахом еды.
– Смотрите, идёт! – крикнули слева, и я вдруг остановилась. – Это наша Горст!
– Где Горст? – раздался совсем близко звонкий голос.
Я растерянно оглянулась: ко мне бежали люди, выплывали из тумана радостные лица – мужские, женские. Юнцы прикладывали кулак к груди, восславляя Квертинд, взрослые мужчины салютовали оружием. Даже старики – матёрые, тренированные, настоящие воины – почтительно склоняли головы. Пара краснощёких мальчуганов, ещё не парней, но уже по-взрослому крепких, хором крикнула: «Горст!»
– Вы вся в мать, – схватила меня за руку пожилая женщина в шерстяном платке и с добродушной улыбкой смахнула слёзы: – Похожа. Похожа!
Я с сомнением улыбнулась ей и смущённо пожала тёплую ладонь, оторопев от такой встречи. Я не знала никого из этих людей и не сделала ничего, чтобы заслужить тёплый приём. Это что, тоже происки Демиурга? Побочное действие легенды о выжившей дочери Тезарии, освободительницы Квертинда от Иверийского гнёта?
– Но-но! – сквозь разрозненную толпу пробирался Тать, распихивая локтями зевак. – Близко чтоб никто не подходил, ясно? – прикрикнул на людей, хватая меня в широкие объятия.
Одет он был, как заправский горец: в шапке с волчьим хвостом, обмотанный шкурами и подпоясанный ремнями с набором ножей. С нашей последней встречи Тать отпустил бороду, что скрыла его уродство, но добавила возраста – казалось, мой нынешний охранник постарел на добрый десяток лет.
Огромные руки на короткую секунду обхватили меня и сразу же отпустили – Нард Татовский шикнул на хихикающих молодых бойцов, и те в ответ охотно расступились.
– Наша Горст! – объявил Тать во всеуслышание. Видимо, на случай, если ещё не все догадались.
Я моментально вспомнила недавние наставления Демиурга – вытянула повыше шею, демонстрируя чёрного паука, и шагнула твёрдо, как подобает генералу или кому-то из высших чинов.
– Горст! – охотно поддержала толпа, нестройно аплодируя и присвистывая.
Так мы и двинулись: я во главе, Тать и Бешеный Крейг – по обе стороны, а вокруг – настоящая армия изгоев, бурлящая каким-то фанатичным восторгом и непонятной мне радостью.
При ближайшем рассмотрении лагерь оказался укреплённым – шатры разбили вокруг деревни всего на несколько домов. От бревенчатых ворот топорщились пиками частоколы, темнели подмёрзшие рвы и, как положено, стояли караульные. При виде меня они тоже поменялись в лице и приложили зажатый кулак к груди. Я одобрительно кивнула в ответ и даже пожелала лёгкой службы – уж не знаю, по какой такой внезапно возникшей покровительственности.
Чувствовать себя по-настоящему важной и ценной оказалось легко и даже приятно. В обстановке такой однозначной почтительности и бескрайней народной любви я без труда выполняла возложенную на меня роль: кивала, улыбалась и смотрела свысока. Ступала действительно твёрдо, насколько это было возможно на хрустящей гравием дороге.
Хоть местное укрепление едва насчитало бы несколько сотен бойцов, они были ближе всех к войне за свободу, за Квертинд и теперь даже наверняка – за Юну Горст. Я даже слегка загордилась, и пришлось приложить усилия, чтобы отогнать неуместную заносчивость.
