Экзарх Арган за мной не последовал, и к холодным осколкам усталости добавилось ядовитое разочарование. Не стоило ожидать, что Верховный стязатель предпочтёт мою компанию неотложным делам ложи. И это правильно. С моей стороны было неуместно и наивно надеяться на его дальнейшее сопровождение, хоть я и желала этого всем сердцем.
Неожиданно мир вздрогнул, и я пошатнулась, уже жалея о том, что отказалась возвращаться в Преторий. Снова вернула себе достойный вид и почти слилась с людьми, увлечёнными магией создания баллады.
Что это за музыка?… Удивительно знакомая и близкая. В центре толпы мелькнул жёлтый кафтан и пёстрая лютня, которая была источником мелодии. На миг я даже забыла о дурном самочувствии, заслушавшись. Тем более что к мелодии добавилось пение:
– Сияла ты звездой, слепила ярким светом,
Душа была чиста, и так лазурен взор.
Ты следовала сердцу и чтила все запреты,
Но вынесла в итоге кровавый приговор.
Под каплями дождя тяжёлый выбор сделан,
И в чёрный пепел бури выжжена душа.
Пусть горькою ценой, но ты теперь прозрела –
Труднее всех тому, кто вынужден решать.
Пусть страшно сделать шаг во тьме новорождённой,
Обратного пути уже не отыскать.
Коварное наследство гнетёт, как мост сожжённый,
Который подожгла предательница-мать.
Желаешь управлять судьбой своею лично,
Но ходишь по чужому лезвию ножа –
Того, кто может вмиг приказом единичным
Укоротить тот срок, что будешь ты дышать».
Воздух дрожал вместе со струнами от каждой ноты, секунды покорно складывались в узор мелодии, ведомые магией Нарцины неизвестного менестреля.
– О лин де шер, прелестное создание! – бард увидел меня в толпе, и музыка прервалась. – Вы словно голубка среди вороньей стаи! Ваша чувственность и нежность делают меня совершенно влюблённым!
Поэт направился прямиком ко мне, пробираясь сквозь расступающуюся толпу. Моя охрана преградила ему путь, но я сама протянула руку, чтобы этот талантливый почитатель Нарцины мог приложиться к ней губами. Мотив вернул меня в видение, и я вспомнила Везулию, которая напевала его. Должно быть, она смотрела сквозь вечность на этого же барда. Возможно, даже видела меня прямо сейчас, как я видела её…
– Бард, – я проследила, как невысокая фигура в пёстром, шитом разноцветной вязью камзоле склоняется над моей ладонью, – твоя баллада кажется мне знакомой. О чём она?
– О Квертинде, конечно, моя госпожа! – с жаром воскликнул маг склонности Нарцины. – И о любви. О том, как она, подобно цветку, произрастает под тяжёлым гнётом войны, лишений и безумств. Но прямо сейчас я растерял всё своё вдохновение, совершенно околдованный вашим сиятельством. Мне хочется творить только о вас и для вас, о белоснежная муза величия и чистоты!
– Полагаете, я достойна музыкальной строфы? – голос мой сел, упал до шёпота от болезненной слабости и переживаний. Очень некстати, потому что сочинитель расценил это, как кокетливое заигрывание, и осыпал мою ладонь поцелуями.
– Вы достойны не просто строфы, а отдельной поэмы, – интимно и горячо прошептал менестрель, обжигая мою кожу дыханием. – Позвольте угостить вас…
Окончание фразы утонуло в изменённой реальности, погрязло в наступающей дурноте. Взор затуманился, и площадь поплыла перед глазами, превратилась в абстрактные куски размытой мозаики. Рука уличного музыканта оставалась опорой, связью с миром живых, которую мне не хотелось терять.
– Ты стоишь перед будущим Великим Консулом, бард, – один из стязателей легко оттолкнул его, лишая меня поддержки.
