– Перемены? Твой нюх, должно быть, лучше моего – я-то чувствую лишь слабость этих фейри и их раздутое эго.
Кость наигранно весело фыркает.
– Я же чувствую только песок, – говорит он, с отвращением оглядывая шатер. – Ненавижу пустыню.
Я хрипло смеюсь и вытираю ладонью лицо, чувствуя себя абсолютно измученным. Не могу не согласиться с Костью – раньше это место служило какой-то цели, но теперь наши приезды сюда – это просто обязанность, и не самая приятная. И если мои подозрения верны, то это могут быть наши последние Торги, а если Тиллео не расскажет о своей роли во всем этом, он скоро узнает, что сделал Дорсин. Не связывайся с Орденом Скорпионов – если только не любишь вкус смерти.
ОСЕТ
Моя спина горит огнем, тепло и боль накатывают волнами, пока я медленно прихожу в себя. Резкий терпкий запах, смешанный с ароматом травы и земли, подсказывает, где я – я у лекарей. Жесткое полотно койки неприятно ощущается под грудью, но стоит мне пошевелиться, чтобы устроиться поудобнее, как я тут же жалею об этом. Острая боль пронзает меня насквозь, я шиплю, не в силах ничего сделать – мне остается только лежать и терпеть, пока эта агония не превратится в более приемлемую версию пытки. Похоже, меня оставили тут на ночь, и лекарь не придет до утра – и это тоже часть моего наказания.
Я осторожно, но глубоко вдыхаю, и меня всю передергивает при воспоминании о том, что произошло. Я хочу злиться на учителей, и я злюсь, но больше всего я зла на себя. Не знаю, чем я думала, когда отпустила контроль. Можно свалить это на адреналин, на опьянение от поединка и ослепляющую ярость из-за всего, что там случилось. Но во всем виноват мой длинный язык и небрежность, которую я позволила себе в последнюю пару дней. Я почувствовала себя слишком комфортно, и мне пришлось за это поплатиться. Повезло, что мне не перерезали горло… или, в данном случае, не повезло – это как посмотреть. Так у меня была бы возможность быстро умереть. Бесспорно, это было бы гуманнее, чем это медленное умирание на костре, разожженном Тиллео.
Отчаяние кружит в моей груди, устраивается поудобнее, оплетает сердце – очевидно, оно поселится там навсегда.
Я прижимаюсь щекой к жесткой койке, вижу, как полоска лунного света льется через окно, но никак не могу до него добраться. Слезы застилают глаза, и в тишине этой глубокой ночи я позволяю себе пролить парочку. Только так я могу избавиться от яда этого места, что течет в моих венах. Тянуться к лицу и смахивать слезы слишком больно, так что я позволяю крошечным ручейкам стекать по грязным щекам.
Не могу поверить, что это – все, что я увижу в этой жизни. Все, за что я боролась, чему сопротивлялась, выживание, за которое я билась, – все это в конечном итоге ничего не стоило. Я твержу себе, что даже если моя жизнь ничего не стоила, то хотя бы моя смерть не должна быть жалкой – но кого я обманываю? Я даже не смогла помешать учителям сегодня. Они превращали меня в смертоносное оружие, а чувствовала я себя не лучше, чем в той клетке ночью шесть лет назад.
Печаль вновь течет по моим щекам, я позволяю себе секунду слабости, а потом беру себя в руки. Из груди вырывается тяжелый, дрожащий вздох, и я молюсь, чтобы ко мне вновь пришло забвение. Или, может, мне лучше молить о смерти? Я встречусь с ней совсем скоро. Я вздыхаю слишком глубоко и вздрагиваю – моя исполосованная спина протестует.
