– У нас без этого никак.
Макрон поежился.
– Холодно. Там, внизу, мне и в голову бы это не пришло.
– Ночи станут еще холоднее, когда поднимемся на плато, – сказал, вставая, Симеон. – Пойду принесу одеяла.
– Спасибо.
Проводник двинулся в сторону темных фигур солдат, готовящихся ко сну. Катон запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Оно, как и говорил Симеон, было прекрасно. Сотни звезд сверкали холодным неземным светом.
– Ты знаешь, я, кажется, понимаю, почему наш друг любит такую жизнь.
– Что тут любить? – проворчал Макрон. – Холод, вокруг враждебные местные, и поблизости ни приличной харчевни, ни теплой женщины. Всегда мечтал!
– Это да, но посмотри на звезды… Волшебный вид.
Макрон внимательно всмотрелся в затемненные черты друга и с сожалением покачал головой.
– Ты в армии уже сколько, почти четыре года?
– Да. И что?
– И когда ты прекратишь разговаривать, как распроклятый поэт?
– Не знаю, – тихо ответил Катон. – Наверное, когда вдоволь насмотрюсь на этот мир, чтобы устать от него.
– Жду не дождусь, – вполголоса сказал Макрон; возвращался Симеон, держа под мышкой толстые солдатские одеяла.
Утром отряд двинулся дальше. Холодной ночью не всем удалось выспаться, однако усталые солдаты внимательно оглядывали нависающие утесы в поисках признаков опасности. Вскоре тропа расширилась, склоны стали более пологими. Катон вздохнул с облегчением, оказавшись рядом с Симеоном и Макроном.
– Похоже, мы ускользнули.
– Трусливые бабы, – буркнул Макрон. – Вот кто они.
Симеон не ответил. Он внимательно изучал невысокий гребень, который обозначал начало плато. Внезапно проводник натянул поводья.
– Ты поторопился, центурион, – тихо сказал он. – Посмотри туда.
Катон пробежал взглядом по гребню горы и замер, увидев, как группка людей поднимается с камней – их силуэты обозначились на фоне неба. Появлялись еще люди, десятки людей, а потом – шеренга всадников перегородила дорогу на перевале. Оптион прокричал приказ своим людям сбросить поклажу, надеть шлемы и приготовить оружие. Макрон потянулся к рукояти меча.
– Ну вот, начинается, – спокойно сказал центурион.
Симеон оглянулся на Макрона и невесело улыбнулся.
– Неплохо для трусливых баб.
И тут один из всадников послал свою лошадь вперед, к римлянам.
– Это Баннус, – сказал вполголоса Симеон.
Катон, снявший соломенную шляпу и приладивший на голову шлем, удивленно посмотрел на проводника:
– Ты с ним знаком?
– Встречались раньше.
– Надеюсь, как друзья?
– Мы были друзьями много лет назад. Теперь нет.
– Надо было раньше об этом сказать, – проворчал Катон.
– Я не думал, что это важно, центурион. И потом, ты не спрашивал.
– Если мы выпутаемся, хорошо бы получить ответы на несколько вопросов.
Баннус остановил лошадь недалеко от римлян, улыбнулся, узнав проводника, и заговорил по-гречески:
– Когда мои люди рассказали про лучника в форте, мне следовало догадаться. Этих римских солдат сюда никто не звал, но мир тебе, Симеон из Бетсаиды.
– И тебе, Баннус из Ханаана. Чем мы можем служить тебе?
– Пусть эти два римских офицера сдаются. А ты и остальные можете вернуться в Иерусалим – мы только заберем оружие.
Симеон покачал головой.
– Ты знаешь, что это невозможно. Ты покроешь позором меня и мою семью.
Баннус несколько мгновений смотрел на Симеона, потом продолжил:
– Во имя прежних дней снова прошу тебя отдать нам этих двоих и оружие. На моих руках не будет твоей крови.
