Читать онлайн Ирина Корсаева - Оригами из протоколов

Все события, персонажи, места действия,

описанные в романе, являются исключительно

плодом авторского вымысла.

Никакой связи с действительными

событиями, людьми, местом действия

и прочими проявлениями реальной жизни

роман не имеет.

Холоден взгляд энтомолога за стеклом

Но всегда ли помнишь:

И у бабочки есть глаза.

Сразу по выходу из дома мороз моментально пробрался сквозь одежду, машина, казалось, тоже замерзла. А ведь скоро весна. Термометр в автомобиле показал минус 36. Из печки струится еле живой теплый воздух. Машина едет, но ощущение, что механизмы едва проворачиваются. Слегка бодрит только радио, но сейчас ди-джеи спят.

"В Москве полночь. Все остаемся на волне!" – вот последние человеческие слова, пока в эфире только музыка. Задорные ритмы в стылом воздухе.

Стылый Акшинск, стылая дорога, стылое настроение.

На том конце дороги – работа, однообразная, скучная и бумажная. И по дороге можно подумать о накопившейся работе.

Устало скользя взглядом по ледяному накату, похожему на грязное сало, Анна Чернышова как будто в полусне думала о том, что наверное, в первую очередь, надо срочно разобраться с висяком, полученным вчера в производство.

"Висяк" – нераскрытое преступление с неясными перспективами -головная боль следователя. А чужой висяк – головная боль и геморрой под одной обложкой. Причем, оба заболевания через месяц после возбуждения уголовного дела достаются исключительно следователю. Все сопричастные из числа ответственных лиц течение месяца почему-то благополучно отваливаются.

Вчера вечером сквозь клерковскую усталость, которая за истекшие годы прочно превратилась в хроническую, она успела по-быстрому пролистать дело. Ознакомление настроение не улучшило – сырой бесформенный ком информации. Бессистемной и бесполезной.

По этому делу все сопричастные отвалились даже ранее истечения условного месяца: труп военврача с одиночным ножевым ранением сердца был обнаружен за гаражным массовом около стихийной тропки по пути к дому, где проживает его семья.

Ни свидетелей, ни следов, которые позволили бы раскрыть дело по горячим следам, не обнаружено.

Личность потерпевшего тоже бесперспективная. Заведующий хирургического отделения Тверского военного госпиталя, подполковник медицинской службы, в Акшинск приехал в отпуск семье. Характеризовался исключительно положительно. Хороший специалист, успешный управленец.

По специальности офтальмолог. Ни тебе торговли органами, ни ошибочно отрезанных конечностей, ни убийств на операционном столе.

Скучный тип.

Ни врагов, ни долгов, законопослушный гражданин, не алкоголик, не наркоман. А медицинской карте, запрошенной в последнем госпитале – только отметки о диспансеризации. Здоров и годен.

Жена – врач, трое детей. Идеальная семья.

Ни мотивов, ни следов, ни свидетелей – в деле нет ничего.

Убийство, расследование которого обещало отличатся от скучных и банальных 90 процентов убийств в тихом замерзшем Акшинске, от самой своей обложки и неровной подшивки отдавало до зубного скрежета скукотищей и безнадегой.

Около тела было обнаружено орудие преступления – складной нож. Уголовный розыск сразу пришел к выводу, что имело место самоубийство, и у тратил к делу интерес.

Следствие тоже слегка потопталось, допросило первую волну ближайших свидетелей, назначило шаблонные экспертизы и тихо умерло, зайдя в тупик.

Отважных следователей ждали, томясь за решеткой по несколько месяцев кровавые герои бытовых драм – кухонные боксеры, ревнивые супруги и обидчивые собутыльники.

Их деяния выглядели не столь загадочно, но были живыми, благоухали свежим перегаром, несвежей одеждой, непередаваемым амбре мясной лавки. И главное, немного грели душу перспективой спокойно отправиться прокурору, а затем и в само горнило правосудия, а оттуда попасть в архивы и быть складированными, слегка кривобокими, подгорелыми, где-то непропеченными, но вполне реальными оконченными делами.

А также были вполне реальными цифрами в отчетах о количестве оконченных дел, демонстрировали нагрузку на следователя, не поднимали показателей брака следственной работы.

В общем причин вялой активности оперативной и следственной работы по убийству военврача имелось вагон и маленькая тележка.

А потому версия самоубийства в деле была основной и главной: ну, устал жить человек, впал в депрессию, с кем не бывает – возраст опасный, зарплата так себе, семья – в Акшинске, сам – в Твери, карьерный рост не предвидится.

Версия с самоубийством была привлекательна со всех сторон, с какой не поверни, и всех устраивала, даже, кажется, потерпевшую. Так давайте уже прекратим эту мозолящую глаза тухлятину, и пойдем заниматься живыми делами. Благо поток их, простых и понятных дел в ближайшее время не иссякнет даже в малонаселенном Акшинске.

Беда лишь в том, что мотивов самоубийства в деле тоже как-то не просматривалось. Вот от слова "совсем".

Можно было сколько угодно придумывать причины столь экстравагантного для доктора поступка, включая возможную эректильную дисфункцию, сползая в пошло-обывательский юморок на совещаниях с уголовным розыском, но пока деле не появятся конкретные факты суицидальных настроений, все эти выводы от знатоков человеческих душ остаются ничем иным, как домыслом.

А домыслы, как известно из статьи семьдесят пятой уголовно-процессуального кодекса, не могут признаваться доказательствами по уголовному делу.

С фактами же в несистематизированном, второпях сшитом на проверку деле, было плохо.

Подполковник медицинской службы Горшов был этаким эталонным отличником боевой и политической подготовки, судя по всему к рефлексии склонности не питал, и вовсе ни к чему ему было приходить в заброшенный одичалый парк, чтобы зарезаться складным ножом у зассаного угла гаража.

Допрошена семья подполковника дала одинаковые показания: утром отец и муж ушел в магазин и не вернулся. Вечером, забеспокоившись, жена сообщила в полицию о пропаже без вести, а утром она со старшим сыном сама случайно обнаружила его тело недалеко от дома.

Само дело, наспех прочитанное накануне Анной после вечерней планерки, а чтение, надо сказать, много времени не заняло, было похоже на сырой комок теста.

Теперь дело предстоит не раскрывать, а расследовать, а это – совсем другая работа.

Анна часто представляла, что уголовное дело должно быть похоже на румяный пирожок – чтоб начинка из страстей из мотивов была внутри, тесто тонкое и хрустящее из событий – снаружи, сверху – яичный желток в виде правильной квалификации с глянцевым отблеском, и эмоции отдельно от дела, но в прикуску, как сладкая закуска к чаю.

Работа следователя – работа с информацией, следователь должен уметь получать информацию, проверять ее, оценивать, не использовать ненужную, и, главное, отличать ложь от правды.

Работа следователя, вопреки создаваемому кинематографом образу, она без перестрелок, драк и погонь. Работа следователя – только он сам и только бумаги. И люди, которых следователь, превращает в бумаги.

А дорога на работу – отличное время для составления плана. Плана расследования уголовного дела.

Только фары и луна освещают нечищеный снежный накат, по щербатому асфальту машина почти на автопилоте катит мимо едва различимых серых бетонных заборов военных частей и гаражей. Как вчера. Как завтра. Как каждый день. Каждая ямка знакома. Машина катит через весь застывший Акшинск. Городок заборов, пустырей, заброшенных заводов. Дорога помогает думать.

Срок следствия по этому делу недавно продлен до трех месяцев. На следующее продление надо ехать в областное следственное управление. Продление срока следствия через управление, значит, через процедуру выедания начальством твоего мозга десертной ложечкой. Начальство так компенсирует отсутствие погонь, драк и перестрелок, у него тоже скучная работа.

Поэтому на дело надо плотнее насесть и принять уже какое-нибудь решение… Где-то в промежутках между основной работой. Впереди у Анны чуть меньше месяца срока следствия. Всего месяц, и это так мало.

И для начала всех надо передопросить.

Они никогда, никогда этого не узнают. Все эти отвратительные, неприятные, тупые. Быдло. Менты.

Этого никто никогда не узнает.

– Расскажите, что именно у вас произошло в день смерти супруга?

И эта такая же – обыденно-некрасивая. Обычная. Не выдающаяся. Серая. Женщина-следователь на мужской работе в последних попытках устроить свою никчемную личную жизнь. И, видать, в безуспешных.

– Это был обычный день. Мой муж постоянно проживал в Твери, там у него работа, а мы живем здесь, пока старший сын не закончит школу. Муж был в отпуске, он приехал перед Новым годом на месяц. Почти все время проводил дома. Ходил только в магазин. Я тоже была дома, взяла отпуск, чтобы больше провести времени с мужем. На его отпуск выпадают дни рождения всех наших детей, и муж был занят организацией праздников.

В этот день муж утром около 10 часов утра пошел в магазин за тортом и не вернулся. Свой телефон он оставил дома. Потом из школы пришли дети. Сначала я не волновалась, что мужа долго нет. Мой супруг любил ходить пешком, он поддерживал физическую форму и ходил в самые дальние магазины…

– Нет, в день пропажи мужа мы не ругались, и настроение у него было обычное, хорошее.

К вечеру, когда муж не вернулся, около 18 часов, я стала обзванивать знакомых, к ночи позвонила в больницу, в полицию. А утром мы со старшим сыном Виктором пошли в полицию. Нас вызвали. На обратном пути, за гаражами, мы увидели что-то темное. Мы подошли поближе и обнаружили труп моего супруга Горшова Игоря Владимировича.

Следачка почти сразу, пару минут вежливо покивав головой для придания видимости заинтересованности, замолотила по клавишам. Сильно, громко. Какой неприятный звук.

Господи, ну какие они все тут неприятные. Третий следователь. И каждый присваивает себе право копаться в моей жизни. И те двое мальчишек тоже. Один толстый прыщавый очкарик, второй – худой юнец с кадыкастой шеей. Они все слились для меня в одно отвратительное существо.

Они только изображали свое сочувствие. Лживое. Неискреннее.

Пиши-пиши свои бессмысленные протоколы. Я теперь могу пропеть эту песню еще раз. Я так много раз ее повторяла. Сама поверила, что все так и было.

Сначала я рассказала ее Вите. Потом – бывшим друзьям мужа по телефону, моим коллегам, его сослуживцам. Оперативному дежурному по 02.

Среди ночи вонючему, потному участковому в засаленной форме.

Наглому оперу днем в отделе полиции в грязном темном кабинете с подранным линолеумом. Этому под запись. Мерзкий опер пытался меня даже сбить, подловить, проявлял жалкие интеллектуальные потуги, задавал тупые вопросы. Ухмылялся. Я глядела на его ужимки, и мне тоже хотелось ухмыльнуться.

Все это я репетировала много часов, проговаривая все варианты их предсказуемых вопросов.

Все развивалось по моему сценарию. Мне было легко, потому что я рассказывала им правду, и потому что все могло случиться именно так.

Я рассказала ее и тем двоим, называющим себя следователями, и устно и письменно. История украсилась деталями, подробностями. Я ясно чувствовала прикосновение сухих твердых губ мужа на щеке, под щекотящими усами, перед походом в магазин он меня, как всегда поцеловал. и слышала, как звонко скрипел утренний морозный снег под его четкими энергичными удаляющимися шагами под открытой форточкой.