Я жила только благодаря Игорю, он был такой энергичный, веселый, общительный и надежный.
По началу я сидела вечерами в нашей угловой холодной комнате и ждала, когда он придет и приготовит ужин. Игорь вечно где-то задерживался.
А через месяц он заставил меня чистить картошку. Через пару дней он принес какую-то кооперативную брошюру на дрянной бумаге с рецептами, со словами, что в семье должна готовить жена. И я научилась. Я готовила из скудных продуктов, выискивая рецепты и ухищрения, Игорь не терпел однообразия. Муж притаскивал к нам в комнату своих друзей, с их женами и подружками, и я научилась им улыбаться, поддерживать разговор. И все это тихо ненавидела.
Иногда я звонила маме и запоздало получала от нее домашний опыт. Я стирала и наглаживала мужу рубашки, крахмалила и подсинивала постельное белье, чистила ботинки. Он был красавчик, мой муж. В нашей семье он решал все. А я была за стеной.
Денег катастрофически не хватало, Игорь любил дорогие вещи, но и носил все долго и аккуратно. А у меня все и так было, вопрос по обновлению моего гардероба никогда не поднимался.
Я даже не успевала страдать, надо было думать, что готовить на очередное застолье.
Специализацию для меня выбрал муж. Терапию. То, чем должна заниматься женщина. А потом Игоря распределили.
Я еще доучивалась год. У родителей все было плохо. Отец беспрестанно ссыпал проклятиями в адрес новой власти. Он смотрелся старичком рядом с мамой, красивой, спокойной и статной. Блеклые водянистые глаза, бесцветные брови, реденькие волосюшки, дергающийся вздернутый нос, тонкие анемичные губы, постоянно сложенные в брезгливую гримасу с отвисшими брылами. Старый озлобленный кролик. Как жаль, что я не похожа на маму.
Через два года он умер. Онкология. И все это время он тиранил маму, его требования все более своей нелепостью походили на капризы. К концу он очень страдал. Но к тому времени я с родителями уже почти не общалась.
– Вместе с мужем мы служили по распределению в различных воинских частях. Мой муж занимал должности от ординатора до заместителя начальника по лечебной части окружного госпиталя. В браке у нас родилось трое совместных детей.
Это был мой персональный нескончаемый ад. Переезды, казенные квартиры, медсанбаты, комнаты при казармах и госпиталях. Окраины страны. Теперь я оказалась на краю мира и на краю чей-то жизни. Может быть, своей.
Нехватка денег, постылая работа, прерывающаяся декретами. Увлеченности профессией у меня не получилось. Не слюбилось – не стерпелось. Сопливые солдатики, кашляющие офицеры, их ипохонодрические жены ничего кроме брезгливости у меня не вызывали. Я отчаянно боялась заразиться и притащить вирус домой к и так беспрестанно болеющим детям.
Казалось, никому из них Игорь свои железное здоровье и неиссякаемую энергию не передал.
Меня поглотили скука и быт-быт-быт. Неустроенный и тяжелый. Мы все ехали за Игорем, за его переводами, его карьерой. Он ни разу не спросил моего мнения. Он принимал решение, сообщал, и мы ехали. Он решал все.
"Не распускай язык, Доча". Я никому не рассказывала, что происходит у нас в семье. Я улыбалась коллегам и отклоняла все их попытки подружиться.
Ну да, и они же не любили картины Босха.
Коллеги мне были не интересны. Но я принимала их дома, когда этого хотел Игорь. На людях у нас все было безупречно. И я не хотела признаться даже себе, что это я теперь енот-полоскун.
