Ормедея. Тайна одной женщины - страница 4

Прильнул к доскам: снаружи шумели машины. Еще подергал ручку и сообразил: при наличии рычага сможет сорвать ее с петель. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Девиз Архимеда пришелся ему по душе. Вот только ничего подходящего вокруг не было.

Тогда он спустился к истоку лестницы: память напомнила о ржавых обручах и бочарных досках, сваленных в кучу. «Не то, – признал Дато, когда первая же деревяшка переломилась от удара ноги, – да и коротки». Прошелся вдоль штабелей из ящиков с пустыми бутылками, пнул вышедший из строя, разобранный насос для перекачки вина и тут увидел канистру. С затаенной надеждой бултыхнул. «Есть контакт!» – ликуя, побежал он назад к бочкам.

Щелкнула зажигалка, воспламеняя ветошь, которую Дато намотал на палку. «Я рыцарь в старинном замке», – радовался он пламени. И, безусловно, развил бы мысль, не услышь он, как его зовет Мари.

– Тебя почему так долго не было? – встретила она его укором. – Где сторож?

– Не нашел его. Вообще никого не видел. Думаю, мы тут одни.

– А он куда делся?

– Не знаю… Выпил лишнего, забыл про нас и ушел на проходную. Будем здесь ночевать. А что, весело! Смотри, какой факел! В зал с коллекцией пойдем, комнату тайную увидим, – он решетку не закрыл… Что молчишь?

– Как «ночевать»?! А если он вообще не придет! Тетка весь Тбилиси на уши поставит…

– Она знает, что мы на завод пошли?

– Конечно!

– Так значит, рано или поздно нас найдут! Или ты не рада, что мы вдвоем?

– Ох, Дато, рада, уж как я рада…

– Тогда пойдем комнату искать! Слушай, а ты почему на пианино играть перестала?

– Во-первых, это рояль. А во-вторых, я от музыки еще больше испугалась.

– Что так?

– Обряд один мегрельский[15] вспомнила, когда душу усопшего по веревке домой ведут.

– Никогда о таком не слышал.

– Если человек вне дома умер, к нему с клубком ниток приходят. Разматывают и песню старинную поют, зовут душу в дом. Я и представила, что музыка моя – веревка, что к тебе тянется, а твоя душа по ней идет. Тогда и перестала: ты же не умер!

– А ведь и я про веревку подумал!

– У дураков мысли сходятся, – улыбнулась Мари.

– Не у дураков, у идиотов! Помнишь пару в Батуми: ливень стеной, она на качелях, а он рядом стоит, раскачивает. Оба мокрые и счастливые. Ты еще сказала: любовь – болото…

– …где тонут два идиота.

– А мы, мы тоже тонем?

– Насчет этого не знаю, но идиоты мы с тобой стопроцентные!

Сторож не обманул: кладка в конце галереи редких вин рухнула с одного края, и стена, лишенная монументальности, казалась бумажной. Словно кто-то ухватил сбоку отставший уголок обоев, рванул книзу, и бумага разошлась на слои. Так сверху пролома выглядывала опора более низкого свода, уходившего за переднюю, устоявшую часть стены.

Мари осталась у пролома, Дато, пригнувшись, протиснулся внутрь.

– Ничего, – сообщал он, водя факелом, – голые стены, в одной – ниша. Кирпич тот же, а стены другие, вроде как из речных валунов… О, а это кстати!

– Что там? – взволнованно спросила Мари.

– Да будет свет! – заявил Дато, и вдруг в клетушке стало светло. – Они сюда на время розетку протянули и лампу оставили, – поднялся он на ноги. – Давай сюда!

– Это ты вылезай, мне и отсюда отлично видно.

– Ну чего сразу вылезай, – разочарованно озирался Дато по сторонам, надеясь увидеть хоть что-то, что свяжет пустое помещение с тайнами времен царя Горгасали.

– Пусто же. Бывшее помещение завода, которое замуровали, вот и все…