Читать онлайн Ольга Ружникова - Оса в паутине
1. Пролог
Ты коварства бегущих небес опасайся.
Нет друзей у тебя, а с врагами не знайся.
Не надейся на завтра — сегодня живи.
Стать собою самим хоть на миг попытайся.
Омар Хайям.
Пролог.
Когда-то в детстве я видела в паутине мертвую осу. Одинокую, среди мух, такую же жертву голодного паука.
У осы было острое жало, она могла защищаться. Сама природа сделала ее опасным бойцом. И осы, в отличие от пчел, не оставляют жало в ране. Для нее этот бой не стал бы смертельным.
Она должна была победить, но угодила в липкую западню и проиграла последнюю битву подлому, мерзкому хищнику, не способному честно биться один на один.
Я часто думала о том, как прихожу из школы вовремя, прогуляв последние уроки. Как в клочья рву паутину, как паук погибает от осиного яда. А маленький смелый полосатик улетает прочь. Живым и свободным.
Какой смысл в запоздалых сожалениях, если я не пришла пленной осе на помощь, когда была нужна? Я ее не спасла.
Как теперь никто не спасет меня.
Еще в детстве, когда реальный мир казался особенно темным и беспросветным, я закрывала глаза и представляла яркие картинки какого-то совсем другого места и времени. Не того, где мне хотелось плакать в этот миг. Не откуда я не могла немедленно выбраться. Не серой, вязкой паутины.
С годами я не утратила этот странный дар (или слабость) – когда совсем невмоготу, уходить из реальности. Будто за дверью платяного шкафа меня ждет моя собственная сказочная Нарния. Где у меня найдутся не только подлые, коварные враги, но и верные друзья. Те, кто никогда не предаст и не продаст. Хоть что ему предложи взамен. И хоть чем пригрози.
А еще иногда я просто возвращалась туда, где в моем собственном прошлом солнце светило ярче.
Вот мама — совсем молодая, даже юная, нежное лицо обрамлено пушистым облачком светлых волнистых волос, - учит меня читать. Эти непонятные яркие кубики с буквами никак не хотят складываться в привычные и ясные слова. Мама то весело смеется, то чуть раздражается, порой нервно отбрасывает назад мешающую светлую гриву, а я упрямо корплю над непослушными кубиками.
А в какой-то миг – раз и будто что-то где-то перещелкнуло. У меня получилось...
Увы, но в жизни вроде бы простые и понятные факты и действия далеко не всегда приводят к очевидному результату. Очень часто путеводная звезда оборачиваетсся болотной гнилушкой. И разверзается под враз ослабевшими ногами вязкой, ледяной трясиной. Тоже паутиной, только мокрой.
И из самых красивых и ярких кубиков всё равно не построить настоящий дом...
Рано или поздно они могут привести лишь к решеткам на окне.
Их ставили не для меня. Я — не первая пленница этой комнаты.
Вот только почему не сняли — потом? За почти целый год? Не меня же ждали...
Вот заходящее рыжее солнце устало тянет лучи в длинные окна спортзала. Дядя Максим, мамин брат, в третий раз показывает укеми назад. Мне шесть, и у меня не получается. Дядя Максим качает коротко стриженой головой и напоминает о папе. Папа будет рад. Станет гордиться такой ловкой и сильной дочкой.
А потом – раз, и я впервые перекатываюсь правильно. И обязательно расскажу об этом папе, обязательно...
- Завтра приходи на общую тренировку, - одобрительно кивает дядя Максим. И сдержанно улыбается.
Как я всегда мечтала о такой же улыбке папы. Но это всё равно, что тигру из джунглей обернуться орлом и научиться парить в поднебесье.
На самом деле папа тогда и вовсе не улыбнется. Даже краем рта.
Но зато меня теперь учат по-настоящему, вместе с другими...
Вот Димка, тогда еще мой парень, с озорной улыбкой прячет за спиной билеты. На мою любимую «Мельницу»! Он сам терпеть ее не может, но ради меня...
Вот Тошка, мой брат («зови меня теперь Тони, ладно?») послушно везет меня, куда прошу. Хоть и психует не по-детски...
Я открываю глаза. Ничего этого больше нет. У меня ничего и никого не осталось.
А может, никогда и не было. Разве что яркие пластиковые кубики и игрушечный домик.
В реальности - только я сама, крепкие решетки на окнах второго этажа, охрана внизу под окном, охрана прямо за дверью. И запросто даже не все они – люди моего отца.
Их я даже могу понять. У каждого есть нечто важное и ценное. Семья, любимая жена, больная мама, квартира в ипотеке, автокредит, дети вырастают из одежды-обуви каждый год.
Ну или просто страх потери работы.
Это всё важнее меня. Я-то им — кто?
Но почему точно так же — и для моего отца?
Иногда я думаю, что для людей было важнее всего раньше. Ну, когда деньги еще не изобрели.
Ну, золото, еще раньше железо – это ясно.
А раньше? Каменные топоры? «Огненный камень» - кремень? Толстая шкура мамонта?
«Три зимних волчьих шкуры – выкуп за жену». «Продам молодую, сочную рабыню, цена: один каменный топор, можно слегка сколотый». «Калым за смазливую, крепкую дочку — полтуши вяленого олени и две сушеных воблы, длиной в руку».
Мне стоит гордиться. Моя цена гораздо выше. И бонусом к ней – свобода Тошки. Тони. Моего брата и лучшего друга.
Я зря решила, что у меня нет больше никого. Есть Тошка. Если еще можешь спасти кого-то близкого – спасай. Я всегда старалась жить именно так. И в восемнадцать лет меняться уже поздно.
Даже если моя реальность уже рассыпалась игрушечными кубиками. И все они застряли в паутине. Или утонули в вязком ледяном болоте.
Я еще могу спасти Тони. Он — настоящий.
А меня спасать уже поздно. Да и некому.
Мое жало давно спутано липкой паутиной.
Если вообще успело по-настоящему вырасти.
2. Часть первая. Глава первая
Часть первая.
Глава первая.
Считается, что семья – это место, где тебя любят, ценят, понимают, заботятся, поддержат и не дадут в обиду.
Ошибка. Причем, фатальная. В реальности это контора займов под грабительский процент. При рождении ты подписываешь договор оферты. Соглашаешься платить уже самим фактом появления на свет. Раз родился – значит, должен. Исходя из разумной заботливости о своих интересах, должен был предусмотреть последствия такого рискованного шага.
Так что семья – это то, что ты получаешь в кредит. И рассчитываться с процентами тебе отныне предстоит до конца твоих дней. А начать – куда раньше, чем наивно надеялся.
Что у меня есть своего? Обычно я честно отвечаю: «Почти ни черта». Примерно так же считает и мой отец. Обо мне. О себе-то он мнения высокого. Только у нас с ним насчет «почти» понятия расходятся. И в предмете, и в основании, как сказал бы наш ехидный препод по гражданке.
Даже забавно. Я – студентка юрфака. И вовсе не двоечница. Но даже не пытаюсь защитить себя с помощью закона. Может, как раз потому что учусь именно там? Потому что знаю чуть больше других?
Или потому что легко нарушаю закон сама.
- Выходи!
Это мой двоюродный сводный братец Мишаня. В смысле, дядя Витя его растил с двух лет.
До сих пор мой отец скользкого, липкого какого-то Мишку откровенно презирал. А теперь вызвал.
Значит ли это, что он окончательно разочарован в моем бедном Тони? Думаю, да.
Про меня можно даже не уточнять. Мной никто и изначально не очаровывался.
Двух из семи охранников я знаю. И третьего – дядю Гену – старшего над ними.
Я звала его всегда именно так. С десяти лет и до вчерашнего дня. И в детстве даже считала, что это что-то значит.
Может, и значило. Но меньше, чем ежемесячная зарплата. Чем то, что держит на плаву его близких. И позволяет не скатиться в бедность.
Моя цена – высока не для всех. Для кого-то – тысчонка с хвостом баксов в месяц.
У дяди Гены тоже есть семья.
Никто же не виноват, что моя — не такая.
- Давай, шевелись! - рявкнул Мишаня. Попытался. Для такого ему не хватает силы воли. И голоса.
Тявкающей шавке волкодавом не прикинуться.
От смачного шлепка я увернулась даже в таком узком пространстве – между охраной.
И меня тут же ближайший дуболом Леха крепко придержал за локоть. За правый. По кивку бывшего дяди Гены.
Чтобы не навредила нынешнему папиному холую. Его-то не учил никакой дядя Макс.
Нет, эти ни за что запретное точно не ухватят. Просто слегка ограничили в движении. Или не слегка. Ну и чтоб пощечину, к примеру, не влепила.
Или хук слева.
И чтобы не уворачивалась лишний раз. Самим трогать нельзя, это так. Но почему бы не повеселиться, когда мажор между делом поизмывается над мажоркой?
Ничего, у меня всё еще ноги свободны. И они длинные. Быстрые. И очень, очень сильные.
Я могу вырубить одного. Но их здесь семь, не считая Мишани. Папаша подготовился хорошо. А значит, дядя Максим сдал меня даже глубже, чем я подозревала. Пробил новое дно.
Меня. Сдали. Все.
Охранник справа, трое — впереди, трое — позади, включая бывшего дядю Гену. Обложили, окружили.
Я. Знаю. Их. Всех.
И до сих пор не подозревала, насколько они меня ненавидят.
Не только меня, конечно. Но на хозяина ни один холуй наглый хвост не задерет. Кто станет кусать кормящую руку? А вот меня... со мной дозволено теперь уже больше.
Хорошо, что на жалкого Мишаню довольно и пристального взгляда. Презрительного.
- Клешни убери – оттяпают, мокрица. Товар не про тебя. Лапать не дозволяли.
Пока спускаемся, зачем-то пытаюсь вспомнить, всегда ли Мишаня был таким. Ну вот настолько мерзким и подлым?
Нет, в детстве - гораздо мягче. Точно не хулиганом и даже не озорником. Или просто трусоватым. А в последние пять лет мы не виделись. В восемнадцать одиннадцатиклассник Мишенька обрюхатил сразу двух девчонок и от такого счастья драпанул из дома. К материнской родне.
А теперь - всплыл. Сейчас ему двадцать три. Стал в меру смазливым и даже лощеным. Весь в родную мамашу, крашеную блондинку тетю Илону. Мерзость.
Так что хватало в нем подлости и раньше, хватало. Просто проявлялось иначе. Мелко. Не так нагло и беспардонно.
А вот позволять Мишеньке идти слева и лишь на полшага позади не стоило, но кто меня здесь теперь спрашивает? Мишаню, похоже, дядя Максим в детали не посвятил. Он его не любит...
Дотерпел двоюродный сводный до лестницы вниз. Не дольше.
Надо будет, если выйдет, поскорее добраться до душа. Смыть прикосновение липкой Мишенькиной ручонки к моей пятой точке. Но зато смотреть сейчас, как он корчится на полу и стонет, приятно - слов нет.
Ну я же говорила: у меня ноги свободны. И они длинные. Быстрые. И сильные.
И левая рука тоже - вне чужой хватки. Пока.
Весело, правда?
Нормальный прыжок бы не вышел — рука зафиксирована. Крепкой лапой охранника. А он вполне себе качок. Тяжелее меня раза в полтора.
Но полностью разворачиваться для такого Миши вовсе и не нужно. Не мне. Уже пару лет назад бы не требовалось.
В падении Мишеньку всё же поймали. Иначе все ступеньки бы пересчитал. Да еще и пару охранников бы сбил на лету.
Меня — нет. Лестница широкая, я предусмотрительно шарахнулась в сторону. К охраннику справа.
Слева-то меня не держали. Туда пустили Мишу. Предполагалось, что я лишь одной правой рукой врезать могу? Ну-ну.
Ну, чем бы вам не пропустить Мишенькин полет, а? Красиво бы кувыркался. Долго. Все тридцать ступенек.
Но нет - поймали и аккуратно помогли прилечь внизу на ступеньку – на красную ковровую дорожку. И за что папа любит этот цвет? На нем крови не видно? Так, во-первых, видна — она всегда темнее, когда засыхает. А во-вторых, в собственном доме папа еще при мне никого ни разу не грохнул.
Если только не начнет сегодня с меня.
Интересно, если б Миша сейчас свернул себе тощую шею, меня тогда законопослушно сдали бы ментам или потратились на взятки? Я ведь уже продана. И не правоохранительным органам.