Мы продолжали идти. Я чуть быстрее, а она чуть медленнее, стараясь обходить камни и битое стекло, а еще держать голову ровно под зонтом. Так было всегда. Я всегда бежал впереди поезда, а она меня догоняла. В конце концов, мне надоело бежать, а у нее, как и прежде, осталась потребность кого-нибудь догонять. Как оказалось, без этого все перестало иметь всякий смысл и наши отношения тоже. Вот так. Не бывает ничего вечного. Весь асфальт под нами был глянцевым, а где-то и неоново-фиолетовым от пятен бензина, в которых ко всему прочему отражались балконы, в которых выращивали цветы или коноплю. В этих лужах, где мы отражались, от дождя расходились круги. Я боялся туда смотреть. Мне казалось, если я загляну туда снова, то увижу что-нибудь, что никогда не смогу забыть.
Внутрь паба мы заходить не стали. В таком виде ее бы все равно не пустили и предложили бы сесть на веранде. Здесь было несколько деревянных столиков и лавочек, по бокам слегка орошенных дождем. Они примыкали вдоль к окнам и стояли под ярко-красной крышей, удлиненной так, что захватывала она не только столики, но и клумбы с цветами. В них росли белые лилии и еще какие-то цветы, мне незнакомые. Каждый раз, останавливая на них свой взгляд, я зарекался, что этим вечером точно поищу их название в интернете, но каждый раз все равно забывал.
Кристина надела туфли и поправила волосы, уложив их в высокую прическу только при помощи рук. В ее вещах я рассмотрел пакет с продуктами, какой-то холщовый мешок, в похожем я в детстве носил в школу сменку, и маленькую женскую сумочку, в которую бы не поместилась и доля того, что я носил с собой каждый день. Я отряхнул зонт, сложил его и положил на скамью рядом с рюкзаком и ветровкой. Я остался в одной футболке, и теперь, покончив со всем, она с интересом меня разглядывала, пока я изучал меню, которое мог бы пересказать наизусть.
– Ты здорово изменился.
Я на секунду поднял на нее глаза, чтобы снова опустить их в меню. Только в этот раз я заметил, что на страницах везде были разводы от пива, а то и круги от кружек.
– Правда?
– Да. Бороду отпустил. Волосы теперь длинные.
Я неосознанно провел ладонью лицу, а потом и по волосам, что были собраны сзади примерно так же, как у нее. Но я понимал, как мы сейчас выглядим вместе. Как два человека с разных концов земного шара. Мы всегда так выглядели. Можно сказать, это было одно из немногого, что осталось по-прежнему.
– Тебе идет. Выглядишь иначе. Брутальнее.
– Ты так считаешь?
Она только кивнула. Когда пришел официант, она взяла себе темный эспрессо и сэндвичи с сыром и колбасой, а я – пива, тоже темного, и к нему поднос чесночных гренок. Когда официант, держа над головой ветровку, исчез внутри здания, все вокруг стало таким пустым, что нам стало ясно – нужно о чем-то заговорить. Я достал сигарету и держа ее между пальцев, чувствовал, как она смотрела то на меня, то на мою руку, то на сигарету. Ее вдумчивый взгляд был таким тяжелым и всеобъемлющим, что можно было представить, как он в форме какого-нибудь муравья или луча света ползет по мне во все стороны.
– Чем сейчас занимаешься?
Она улыбнулась. Наверняка ей нравилось ее дело. А может, она очень ждала от меня хоть каких-нибудь слов.
– Я реставратор.
– Надо же.
– Занимаюсь реставрацией битой керамики или фарфора. Вообще-то, я позаимствовала это у японцев. Смешиваешь лак с золотым порошком и склеиваешь кусочки того, что разбилось. Неважно, что это будет – ваза, горшок для цветов или чашка. Я все могу починить. Но починить так, чтобы было видно – когда-то эта вещь была безнадежно разбита. Кусочки, предположим, были белого цвета, а теперь места, где прежде были обозначены трещины, будут золотого цвета или такого, какого пожелаешь.
