Осень №41. Декорации нашей жизни - страница 4

– Звучит довольно неплохо.

Я внимательно смотрел на нее, прикладывал сигарету к губам и чувствовал, насколько моя хватка была нетвердой, словно сама сигарета сейчас возьмет и выкатится у меня из руки.

– Да, неплохо. Зачастую я беру разбитую посуду со свалки или у своих знакомых. Однажды моя подруга разбила тарелку, которая досталась ей то ли от бабушки, то еще от какого-то предка. В общем, ей было жаль выкидывать эти осколки и вообще она очень расстроилась. Вот я и предложила ей такую идею. Тогда она сказала, что не будь этих золотистых прожилок, она ценила бы эту тарелку куда меньше. Когда знаешь, что что-то однажды уже сломалось, никогда не допустишь этого снова. В этом вся ценность. Поэтому я не использую краску под цвет осколков.

Я кивнул.

– Я понял. Бесполезно скрывать то, что когда-то случилось. Бессмысленно скрывать это от себя и других.

Она тоже кивнула. Ее глаза на миг загорелись, словно она узнала во мне того, кого ей когда-то уже приходилось знать. Из открытого окна паба к нам влетел громкий смех. Компания из пяти или шести мужчин, их жилистые коричневые лапы, держащие, казалось бы, уменьшенные версии пивных бутылок, потом сами бутылки, поднятые вверх к свету, и влетевшие друг в друга с крепким отрезвляющим звоном. И смех. Их лица были почти одинаковы. Коричнево-оливковые и желтозубые. Какие-то головы были совсем полысевшими, какие-то все еще пытались иметь впечатление человека с волосами, кое-как распределив по черепу то, что от них осталось. Я поймал целых две мысли. Первая была связана с их пивными бутылками. Если бы они разбились в этом ударе, Кристина бы склеила эти осколки или она склеивала только что-то очень и очень особенное? Да уж, кто бы только посчитал пивные бутылки достойными реставрации… Вторая мысль была связана уже со мной. Я думал примерно так: если бы под этим дождем мне не встретилась моя бывшая женщина, я бы сидел внутри и рассматривал этих мужчин вблизи, подслушивал их разговоры и улыбался, как мне и полагалось. Не знаю, что мне это давало. Я просто об этом думал. А еще немного жалел. Все-таки, каждая вещь на свете должна занять лишь одно место, и не должна вставать с него до самого конца своих дней. Так это было или не так?

– Жаль, что со всеми вещами в мире так не получится. Хотелось бы уметь чинить не только тарелки, а все, что ломается. Людей, например. Животных.

Я ничего ей на это не ответил. Она поежилась, и я несколько раз назвал ее в свой голове именем Кристина. Сперва она смотрела когда-то в сторону, куда-то, где были фиолетовые балконы или цветы на обочине, в которых они отражались. А потом, словно мысленно отозвавшись на свое имя, посмотрела на меня, прищурившись, как если бы собралась сканировать мою душу.

– А ты чем занимаешься?

– Я коллекционер.

– Что коллекционируешь? Неужто бабочек?

Я кивнул. В прошлом я допускал другим людям знать меня гораздо ближе, чем я бы позволил сейчас. От мысли, что женщина напротив могла знать меня больше, чем я сам, вводила меня в ступор. Я уж и забыл об этом ощущении. О той близости, что может возникать между чужими людьми, а со временем, как бы ни удивительно это ни было, никуда не исчезать, даже если исчезнуть приходится этим людям. Это ничего не меняло.

– Надо же. Ты почти не меняешься.

– Было бы для чего. Меняться.

– Оно верно.

Мы молчаливо рассматривали друг друга, пока дым от сигареты попадал мне в глаза, но я зачем-то держал их открытыми, а сигарету по-прежнему рядом с лицом. Проезжали машины. Шорох от шин резал по ушам в той тишине, что мы находились. Вскоре официант принес все, что мы заказали, и потом, укрывшись сверху ветровкой, как и в первый раз скрылся внутри паба. На миг открытая дверь пустила на улицу порцию лязга и гомона, потом, плотно закрывшись, их поглотила, словно той секунды никогда не существовало. А она, все такая же красивая, похожая на раннее утро или вечер, в эту секунду была не похожа на все остальное, словно кусок с одной фотографии, приклеенный на совершенно другую. Такой она мне казалась тогда.