– Мы уже опередили природу. Создали что-то, отличное от ее диктовок.
– Что, например?
– Искусство.
– Мы – часть природы. Значит, и все, что мы создаем, лишь ее деяние.
– Хитро, но неверно.
– Почему же?
– Вы обесцениваете все, чего добился человек, что есть в нем светлого и не поддающееся описанию. Не искусство создало нас. А мы его. Вы отходите от первопричины.
– Описать можно все, было бы только желание и ум.
– Даже ирреальное, интуитивное?
Игорь раскрыл рот, а Полина вскричала вдогонку:
– Ах да, это выдумка романтиков! Хотя уж меня-то в романтизме никто бы не рискнул упрекнуть, я не приветствую этот взгляд.
Полина слегка слукавила – она истребляла в себе то, что некоторые из ее мужского окружения назвали бы романтизмом, лишаясь порой своих важных черт. Чтобы соответствовать.
– Мы копируем чувства друг друга, что-то во многом из-за окружения считаем приемлемым, а что-то нет. Нас воспитать куда легче, чем принято считать. Искусство учит нас, как надо чувствовать и эти чувства выражать. Мы – заложники театральщины, чьего-то видения и воображения. Чувства – в огромной степени приобретенный навык, обтесанное проявления инстинктов собственничества и выживания.
– Странно доказывать влюбленному человеку, что его чувства – лишь копирование из чьих-то стихов.
– Сама по себе любовь не имеет значения. Значимо отношение к ней того, кто ее питает. Мы слишком часто позволяем ей сесть себе на шею.
– Я вижу, что вы преуспели в умении казаться оригинальным и прыскать в глаза якобы верными парадоксами, но мне вам не удастся затмить разум.
– И это тоже вопрос отношения, – Игорь усмехнулся.
«Да что он о себе возомнил!» – пронеслось в голове у Полины.
Ярослав взирал на обоих с недоуменно-скучающим видом.
В их кругу, который невольно – безмолвным не препятствием – одобряли родители, поощрялось свободомыслие, непринужденные беседы о половом вопросе с непременной затяжкой, отчего говоривший выглядел фактурно и невозмутимо. Курила Полина в те сверкающие дни, наполненные неспешностью и временем – вечной нужной материей, только с мундштуком, чтобы не запачкать пальцы. О пачкании зубов она не задумывалась.
– Можно пойти еще дальше, – непринужденно продолжила Полина, хотя все уже успокоились.
Игорь с готовностью слушать вытянул шею.
– Можно даже предположить, что каждый, кто думает о другом, думает на самом деле о себе.
Игорь сощурился.
– Кто знает? Может, и так.
Полина, высоко подняв подбородок, спустилась по ступеням и остановилась внизу, царственно обернувшись.
– Ну, приятно было пораскинуть несуществующими проблемами. Доброго вечера.
Спустя несколько минут она зачем-то вернулась, словно черт дернул. Игорь стоял у парадной, под свежим, так и не начавшимся дождем. Стоял один. Должно быть, Ярослав ускакал куда-то кутить.
Полина глядела испугано и строго. Не улыбалась, ничего не говорила. Она лишь смотрела вглубь, спокойно, добро, сосредоточенно. И этот взгляд создал что-то. Игорю стало не по себе – в их среде материализма и презрения к символическому он все равно испытал это. Он еще долго говорил ей что-то. Он смеялся, он угождал. Полина в ответ не улыбалась и не пресекала поток «сентиментального бреда», как она раньше бы окрестила подобное поведение.
