Она замечала его испуганный взгляд, когда встречали беременных женщин на улице. Анастасия опускала голову, словно была виновата. Они перестали вместе смотреть сериалы, потому что даже в кино у всех дети, а у них нет.
– Ты так любишь себя? Что в тебе такого хорошего, что ты так хочешь оставить потомство? – спросила она в неподходящий для откровенных разговоров момент.
Они возвращались домой из гостей. У Пашиных друзей родился ребенок – крепенький, глазастый, беспрерывно сосал грудь. А Павел, что было совсем некстати и выводило ее из себя, не выходил из комнаты, как все другие мужчины, внимательно смотрел, как молодая мать кормит ребенка, и задавал практические вопросы: хватает ли молока, сколько ребенок высасывает за один раз, сразу ли пришло молоко и до какого времени планируется кормление. Светлана, молодая жена, пришедшая на замену старой, ровесницы Анастасии, не знавшая про их с Павлом обстоятельства, засмеялась:
– Я вижу, что вы тоже собрались.
– Куда? – Нервный смешок. – В отдел ка‑ пусты?
За ужином Анастасия как бы между делом поинтересовалась у главы семьи, как дела у оставленной старой жены и дочери-подростка, сколько уходит на алименты и многое другое в таком духе. Анастасия затевала скандал, хозяева старались оставаться миролюбивы, но она не унималась. Павел закипал.
В кулуарах обсуждали, как жалко Павла: вот он такой и такой (перечисление достоинств), и чего он в ней нашел, она даже не настоящая фигуристка была, синхронистка какая-то.
В такси Павел ни с того ни с сего обиделся на водителя – да пошел ты! – вышли неизвестно где, шли по обочине, оба нетрезвые, усталые. Анастасия выговаривала: пускал слюну, не на ребенка, а на новенькую жену с молочной грудью. Павел больно схватил ее за плечо, тряхнул, хотел тряхнуть посильнее, но сдержался.
Смотрели друг другу в глаза. Анастасия подумала: ведь он меня ненавидит.
На остановке сели на скамейку. Павел пытался понять, где они находятся, чтобы вызвать такси. Они уже протрезвели.
Приехала машина, Анастасия села в нее одна.
Павел не приходил ночевать два дня. Она ему звонила, но он не брал трубку. На третий день написал: «Все хорошо, я на работе». Она поехала мириться, надела сарафан, чтобы продемонстрировать открытые плечи, синяк на заплечье.
– Я понял, что без детей моя жизнь не имеет смысла.
Детей. Множественное число, отметила про себя Анастасия, и еще, что он эти ночи провел у кого-то: чистый, бритый, свежий.
– И большая часть моей жизни…
– Это какая же часть?
– А ты посчитай. Важная часть моей жизни уже прошла без детей.
Считай – напрасно. Нанес сокрушительный удар.
После того разговора Анастасия все чаще оставалась в Сурино, а Павел жил в городе и приезжал только на выходные. Дачу он любил, но уже меньше, в заботе о доме сквозило принуждение. Ремонтировал то одно, то другое, в прошлом году наконец остеклил оранжерею. Но из его мечтаний о будущем ушло слово «мы», он больше не говорил «мы сделаем», «у нас будет», множественное местоимение заменилось личным, Анастасия исчезла из горизонта планирования.
А когда он перестал говорить о детях совсем, ушло тайное напряжение. Сурино расцвело, как раньше. Анастасии показалось, угроза миновала и все наладится.
Именно тогда и появилась Лиза. Анастасия не сказала Павлу, что все знает.
Может быть, Лиза уже была, но не проявлялась, сидела тихо, как мышь в мешке с зерном.
