Какое-то время Иван с каменным выражением лица слушал ее обвинения, потом тихо ответил:
– Ничем ты меня не удивила, – вздохнул он, покачав головой. – С этого ты начала, этим и закончила. С чего вдруг ты делить вздумала? Тебе в двух плохо?
В пылу разгоревшихся страстей они не услышали шаркающих шагов за дверью. Увидели только, как дверь тихо открылась и на пороге в халате поверх ночной рубашки с усталым изможденным видом застыла свекровь. Лидка с Иваном замерли, словно привидение увидели. Но свекровь, похоже, не собиралась объяснять причину своего появления, считая, что это понятно и без слов.
– Да что же это творится?! – всплеснула она руками. – Да чего же вы нормально ужиться не можете?! – грозно сверкнув глазами в сторону сына, продолжала она. – Ты чего это чудить вздумал? Чем тебе жена плоха? Не я тебе ее выбирала, сам выбрал. Вырастила на свою голову. И так для вас, и сяк для вас. Привыкли на всем готовом! – она снова всплеснула руками, раскачиваясь всем своим грузным телом. Но вдруг, словно очнувшись, гневно закричала: – Дом мой делить вздумали?! А вы его строили?! Я вам покажу, что кому полагается! Жить сперва научитесь, работнички! Дождалась помощи на старости лет! Не бросишь свои гулянки, сам отсюда вылетишь! – крикнула она сыну и впилась взглядом в онемевшую Лидку. – А ты дурить вздумаешь, к тетке отправишься! Вот ей и расскажешь, что тебе полагается! Привыкли, что мать одна за всех думать должна! А обо мне кто подумает?! Что смотришь? Сама – ни кола, ни двора, а туда же! Комнату ей подавай… Комнаты-то мои! А я тебя замуж не звала! И спасибо скажи, что мое пять лет ела, и ни разу я тебя куском не попрекнула! – бросив на прощание гневный взгляд, свекровь махнула рукой. – Да живите вы, как хотите! Вот, что складывали на свою машину, то и делите. Я от вас за эти годы много видела? Со мной вы не делились, только от меня тянули, – хлопнув дверью, она скрылась в гостиной.
Шарканье ее шагов постепенно отдалялось, а потом и вовсе стихло. Ни звука не доносилось с ее половины.
– Не надо опускаться до хабальства, – Иван исподлобья стрельнул в жену хмурым взглядом.
– Какая есть, – огрызнулась Лидка.
– Глупо.
– Может, ума у меня и нет, но сердце-то болит, – припечатала Лидка и, укрывшись с головой, повернулась к мужу спиной.
До чего же тоскливо было на душе. Видно, не прижиться ей здесь. Не была она здесь хозяйкой и никогда не будет. Готовь, что мама скажет, делай, что мама хочет. И машина эта им зачем? Чтобы маму на базар возить. А так оно и будет. За все пять лет только раз на море побывали. Ела бы она каждый день дармовое, как же, если бы не ее руки.
Странно все поворачивалось. Еще вечером у Лидки и в мыслях не было обвинять свекровь в своей не заладившейся семейной жизни. А сейчас получалось, что та во всем виновата. Обида на слова эти так все повернула. Ни кола ни двора… Эти жестокие слова так болели, так ныли сейчас в Лидкиной душе своей правдивостью. В чем она виновата? Да в том-то и виновата, что ни кола ни двора не имела. Как говорится, каждый сверчок знай свой шесток. И все пять лет ее труда и усердия придавил один единственный этот факт. Так оно было, так и дальше будет. Как же, вылетит сыночек из дома своего… Для него мать эту домину и стерегла. А ты сиди и не высовывайся. А попробуешь, так мигом тебе место укажут. И уйти, не уйдешь. Идти-то некуда.
