Леран накрыл большим, указательным и безымянным пальцами три точки на карте.
– Треугольник равносторонний. Любопытно…
Барт взял линейку, провёл измерения. Оценка Лерана точна до миллиметра.
– Будем считать предзнаменованием. Счастливым. С утра займёмся подготовкой. А я, извини, Леран, спать… Надо набраться сил.
Леран осматривал салон самолёта как большой ребёнок новую игрушку. Ослепительная стюардесса… Бокал тоника Лерану, глоток виски Барту… Пристёгнуты ремни, взлёт к далёким редким облакам. Ни испуга, ни восторга на лице Лерана. Вчерашний разговор, подумал Эриксон, всего лишь эпизод, не более. Второго такого впереди может и не случиться. А ведь, если разобраться, у Лерана среди людей остался он один. Леда не в счёт. Врачи убеждены – вывести её из теперешнего состояния не удастся. Барт неслышно вздохнул.
– Скоро самолёт станет твоим главным транспортом. Осмотришь сверху весь мир. Тебе должно прийтись по душе. Летать не может не нравиться.
Леран как-то непонятно улыбнулся, продолжая смотреть в иллюминатор: то ли согласно, то ли иронично. И произнёс так же, с неясным подтекстом:
– Да, самолёт – вершина мысли, верх прогресса.
– Ты смеёшься?
– Нисколько. Мои чувства не передать словами. В этой машине соединились две стороны человеческого естества. Две единые стороны… И ты их знаешь, Барт.
– Возможно. Но сейчас не понимаю тебя.
– Самолёт громаден и сложен. И – ненадёжен, как и всё, что создаётся людьми. А в самолёте люди. С мыслями, к которым противно прикоснуться. Ненадёжные люди…
– Не слишком ли? Если в нашей с тобой жизни чёрная полоса, то не значит, что и всё кругом столь же черно, – Барт решил отвлечь Лерана от пессимистических суждений, – Обрати внимание, как смотрит на тебя стюардесса. Такой красивой девушки я давно не встречал.
– Барт, хочешь, она подойдёт к нам и скажет всё, что крутится в её красивой головке? Уверен, тебе станет противно.
Эрос по-прежнему далёк от Лерана. Вся женская часть телекомпании Габриэля Уоррена страдает от равнодушия Лерана Кронина. Он выглядит ярым приверженцем секты скопцов. Ни разу Барт не обнаружил в золотых глазах ни искорки влечения. При абсолютном, безупречном мужском здоровье! Одна из странностей, не поддающихся объяснению. Взгляды стюардессы напрасны. И выворачивать её наизнанку не стоит. Действительно, что, кроме глупостей, в её головке?
А вот заключение о несовместимости прогресса техники с желательным направлением прогресса самого человека – зрелая мысль, несмотря на её тривиальность. Но прозвучало так, словно под маской неискушённой юности прячется удручённая печальной мудростью старость. Техника сама по себе не антинравственна, и даже не безнравственна. Она вне морали. В целом едва ли общечеловеческие ценности и технологии антагонистичны. Впрочем, проблема дискуссионна.
Барт задумался и почти уснул. И очнулся от того, что в лицо ударил яркий, режущий глаза свет. По салону тонким ровным слоем разлилась белая краска, то ослепительно вспыхивающая, то пригасающая. Неестественно: ведь белого, как и чёрного, цветов свет не несёт в себе, в нём их просто нет. Что за небывалая необычность, как в кошмарном сне?
Он повернул голову: Леран почти прилип к иллюминатору. Эриксон проследовал за его взглядом; увиденное заставило вздрогнуть. И сразу в уши рванулся шум: всхлипы, крики, сумбурные восклицания, отдельные испуганные фразы…
