Я лежала на кровати без сна и смотрела на тени на потолке. За окном сиротливо-безлистная чинара одиноко сигналила мне ветвями. Все книги, что я успела прочитать к своим годам, говорили, что за добро добром и воздастся. А я никому ничего плохого не делала. Всем старалась помочь и давала списывать, решала домашку за сестёр Кнельзен из другой школы, и за своих одноклассников, всех, кто просил. Я училась легко, сразу прочитывала наперёд все учебники и прорешивала задачи, и читала на уроках книжки из библиотеки, не особо даже скрывая: учителя знали, что в любой момент меня можно спросить по программе, и я отвечу. Я прилежно трудилась на всех субботниках, в школе и во дворе, а уж дома я мыла полы со второго класса, по два раза в неделю, и особенно тщательно по углам – приходя в эти дни с работы, мама пальцем проверяла углы, и «не дай бог хоть пылинке застрять». И я никогда никого не обижала, просто потому, что мне не хотелось. Причинять боль другому казалось мне диким, я как будто чувствовала её сама. И наверное, меня тоже не за что обижать, и я зря раньше времени беспокоюсь.
Утром мама была деланно весела.
– Я достала твою красную курточку, с капюшоном. Ту, что купила тебе на весну. Мы сейчас подвернём рукавчики, и можешь носить. И мой розовый шарфик – тебе же он нравится! В белой шапке ты у меня будешь просто красавица! А пальто тебе всё равно уже маловато, я отдам его на работе женщине, у неё девочка на год младше тебя, из другой школы. А ещё я подумала, – мама заговорщически зашептала, – мы пойдём с тобой вечером в парикмахерскую! Ты давно просила остричь косу и сделать короткую стрижку! Только надо у папы спросить – он не возражает? Юра! Как думаешь, нашей девочке уже можно подстричься?
Папа без промедления вышел из кухни. У него тоже было деланно строгое лицо.
– Ну, даже не знаю. В наше время девочки были с косами до выпускного!
Было видно, что они уже всё обговорили. Этот подбадривающий спектакль разыгрывался специально для меня.
– Полечка у нас такая красивая, глаза, брови, можем даже плойку купить, чтобы стрижку подкручивать!
– Ну, если только плойку, – папа развёл руки в стороны, – уговорили!
И они радостно и согласно рассмеялись. И я невольно заулыбалась, хоть и собиралась наутро угрюмым молчанием наказать маму за вчерашний неразговор. Всё-таки они у меня хорошие. И я правда очень-очень хотела подстричься, потому, что косы давно не модно и почти все одноклассницы подстриглись ещё год назад.
А теперь в новой куртке с карманами, отороченными тонкой полоской белого меха, со стрижкой и повязанным вместо шапки розовым шарфом, я буду прекрасна, как добрая фея, и ходить буду смело везде, где я захочу, потому что прекрасным все восхищаются и никто не смеётся!
Вся моя мечтательная беспечность разбилась вдребезги, налетев на «чапаевские» рифы у старого дерева. Я пошла в школу по аллее на следующий день, и меня там как будто бы ждали. Их было человек восемь, девочки и мальчики, во главе с Петруней, сидевшем на нижнем ореховом суку. Я приближалась, внутренне сосредоточившись, накануне решив, что я буду твёрдой и смелой. В чём это будет выражаться, я не додумала, отложив доработку героического сценария на потом. Стараясь не смотреть в сторону дерева, я усиленно делала безразличное лицо, строго собрав по местам и глаза, и брови, и губы. Где-то в животе вдруг трусливо зашевелился непереваренный завтрак.
