Иван опять затянулся дымом сигареты. По всему его виду было видно, что он не понимает, о чем спрашивает его гость. На лице у него оставалась блаженная улыбка.
Остальные двое участников пирушки как-то безучастно, скажем даже, безразлично наблюдали за происходящим. Оно и понятно. Ведь это их непосредственно не касалось. Терки были между хозяином квартиры и Мельникайте. Значит, это их дела. Вмешиваться в такие дела по негласному уговору никто не имел права. Они и не вмешивались. Действовали по старому проверенному годами принципу – моя хата с краю, ничего не знаю.
– Ни – чего не пони – маю, о чем это ты? – по-прежнему растягивая слова, недоуменно спросил Иван.
– Что ты лепишь? В несознанку пошел (отрицать свою вину, причастность к чему – либо, – от автора)? Как увести у друга часики, так это ты можешь. А как отвечать за это, так извини – подвинься. Нет, – голос Игоря становился все более суровым и громким, он уже чуть ли не кричал, – так дела не делаются. Помнишь, как с компанией пили здесь?
Наконец Иван оторвался от спинки дивана и повернулся к «другу».
– Может быть. Мы же часто выпиваем у меня. Что здесь такого? Я не помню, что было вчера. А ты хочешь, чтобы я, спустя несколько недель, вспомнил нашу встречу. Ну, ты даешь! И чего это ты вдруг заговорил об этом сейчас, а не тогда?
Этот вопрос, а еще больше спокойный тон человека, уверенного в своей правоте и не понимающего какие претензии к нему предъявляются, разозлил Мельникайте еще больше.
– Ах ты, гнида! – Даже не сказал, а прошипел «пострадавший». – За забывчивостью прячешься. Не получится. Сейчас поговорим по-другому!
Он резко встал на ноги. При этом чуть не опрокинул стол с едой на своих единоверцев. А затем, ни слова не говоря, с разворота резко и точно ударил кулаком в лицо Ивана. Тот от удара и неожиданности откинулся спиной на заднюю спинку дивана. А руками машинально прикрыл лицо.
– Говори, сука, где часики! Или живым отсюда не выйдешь! – Угрожающе прохрипел Игорек.
– Да, не брал я никаких часов, ни твоих, ни кого-нибудь еще, – даже не проговорил, а скорее простонал сквозь сомкнутые у лица пальцы рук. – Они мне не нужны. Мне сеструха с матерью помогают. Зачем мне твои часы? Ты, что не веришь мне?
– Не верю, – все больше распалялся Мельникайте. – Кроме тебя тогда все были пьяные в стельку и спали вповалку. Ты один не спал, когда я проснулся. Теперь я понимаю, что это ты всех нас специально споил, чтобы поживиться за мой счет. Вот тогда часики мои и тиснул.
– Игорь, поверь мне, не брал я твоих часов, – как-то жалобно продолжал настаивать на своем Жаркевич
А тот, глядя на «друга» сверху вниз продолжал свое:
– Я тогда даже не подумал, что ты на такое способен. К тому же сразу и не увидел пропажу часов. Да, и не до этого мне тогда было. Голова болела с помелья. Плохо соображала. Но я хорошо помню, что бодрствовал тогда только ты один.
– Да, чем хочешь, поклянусь, что не брал я твоих часов.
Для продолжения разговора Иван открыл лицо, опусти руки вниз.
– Так я тебе гнида и поверил.
Жаркевич собирался что-то сказать, но не успел. Игорь наклонился к нему и снова с размаху ударил кулаком в лицо. Потом еще раз. Еще…
Сколько раз он ударил, никто не считал. Не до этого было. Да и не было фактически кому считать их.
Жаркевич не уклонялся от ударов. Просто сидел, откинувшись на спинку дивана, и прикрывал лицо руками. Потом правой рукой провел под разбитым носом, вытирая выступившую кровь.
