«Мужчина, куртки зимние недорага… зимние куртки выбираем. Армани, версаче, ковали. Недоорага».
Подземный переход испоганен граффити. Старые лампы моргают, имитируя триллер. Нищий тянет покрытую струпьями руку, намекая на милостыню. Как заклинание шепчет: «Христа ради». Увы, он не знает, что я из поколения тех, кто к совершеннолетию закрякал от отчаяния в унисон юному Скрудж Макдаку.
Свет в конце тоннеля близок, но впереди не рай: спальный район. Шаг за шагом нависают саркофаги девятиэтажек, исчадия брутальной архитектуры страны советов. А вокруг бескрайнее море кварталов-близнецов и дворов, оплетенных паутиной теплотрасс – оазисов для бездомных. Здесь среди травмированных коррозией детских площадок бьётся в агонии призрак коммунизма. Молодежь рыщет по чужим кошелькам в поисках монеты на мефедрон. Вот оно – наше панорамное окно в Европу, где сытый бюргер увидит не только стильный пиджак, но и грязные семейные трусы.
Ты ругаешь страну, хотя ещё так молод.
Хотя в руках айфон и кофе, а не серп и молот.
Мы будем забыты эпохой, и похуй.
В подъезде тепло, но при дыхании рождаются облачка пара. Почтовый ящик полон бесполезной рекламой. Суши, окна, массаж и стяжка пола. Угадай, что общего? Сожжённая шаловливыми ручками кнопка лифта мертва. Коктейль диких ароматов витает между этажами. Готов испытать парфюмерный оргазм? Едкий табачный туман с ядовитыми миазмами мусоропровода. Запах пота, мочи, дерьма. Шприцы и наполненные ДНК «гандоны». Стонущая от голода лишайная кошка. Испоганенные маркером стены с облупившейся штукатуркой.
«Почему Маша шлюха?! Кому задолжал Диман?»
В икотных судорогах бьётся управдом, женщина с жидкими кудрявыми волосами, собирающая на ремонт подъезда. Утопия. Стасина дверь деревянная с безвкусной резьбой и маленьким, будто пупок ребенка, глазком.
Престарелый холодильник «Саратов» хрипит проржавевшим компрессором. Пыльные иконы покоятся на угловой полке. Перекидной календарь мёртв с эпохи, когда подростки мастурбировали на постеры полуобнажённой Кармен Электра. Закурил, с удовольствием поглощая клубы. Ноздрями отпустил наружу. Кольца неровные, тают туманом вокруг лампочки.
На обед пару засохших бутербродов. Кредитный телевизор контрастирует совдеповскому серванту с книгами Рождественского и сервизами. Старый диван скрипит. Нет сил даже помастурбировать. Подушка-магнит пахнет любимой. Стася ещё в больнице. Есть час-полтора на сон.
В тишине нарушаемой дробью дождя щелчок замка режет слух. Я сплю, но слышу скрип петель и шуршание пакета с продуктами. Мимолётную чечетку каблучков, вжик молнии босоножек. Приоткрываю глаза, щурясь от света. Нужно заставить ослабевшее тело покинуть тёплый кокон одеяла, встретить.
– Макс, ты приехал? Помоги разобрать продукты.
Протираю глаза. Струи сквозняка кусают голые щиколотки. Укутавшись пледом, словно черный плащ, пролетаю коридор. Нахожу Стасю на кухне. Взмахнув «крыльями», обхватываю сзади, сжимаю груди. Шутливо надуваю щёки, не получив заслуженной улыбки.
– Привет, – шепчу на ухо, прикусив мочку.
– Привет, Макс, – едва слышно промурлыкала девушка. Не повернулась, продолжая копошиться в пакете.
– Ты как? – укутав сокровище пледом, губами исследую затылок, изгиб шеи. Массирую плечи, – Моя зайка устала?
Холодное после улицы тело вибрирует, хочет освободиться. Неужели пакет из «Магнита» сейчас главное? Десяток яиц, колбаса, молоко и хлеб. Прожиточный минимум.
