Её отчаянный голос эхом отдаётся в голове. В ушах начинает звенеть. «Боже, как я скажу ей такое? Как скажу, что её отца больше нет?» — эта мысль, словно кислота разъедает мозг Адэма и уничтожает душу.
8. Глава 8
Протянув руку, я открываю старые железные двери. Морщусь от скрипучего, нарушающего тишину вокруг шума, что они издают. Январский ветер пронизывает моё тело, заставляя плотнее запахнуть пальто и укутаться в палантин. Сумерки только начинают рассеиваться, и холод, присущий горной местности, щиплет лицо. Я решительно шагаю вперед. Сосредоточенно смотрю под ноги, чтобы не угодить в грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя, или чего хуже — в коровий помёт.
— Не тревожь покойников в такое раннее время, — раздается голос из сарая, мимо которого я прохожу.
Останавливаюсь, оборачиваюсь и встречаюсь с осуждающим взглядом своей бабушки. Удивляюсь, эта старушка, вообще, спит когда-нибудь? Сейчас нет ещё пяти часов утра, а она уже на ногах. Бабушка — женщина хрупкого телосложения и невысокого роста, держит в руках полное ведро зерна. Я захожу в помещение и двигаюсь к ней, решая помочь. В нос ударяет запах животных. Задерживаю дыхание, стараюсь перебороть тошноту. Но старушка останавливает меня движением руки, отворачивается и высыпает зерно в кормушку для скота.
— Люди в деревне поговаривают, что ты сумасшедшая, — ворчливо начинает она. — Бродишь по кладбищу, сидишь там часами, ни дня не знаешь, ни ночи.
Она окидывает меня взглядом через плечо, и я читаю в её маленьких глазах, повидавших много всего в жизни, жалость. Её лицо становится печальнее.
— Мураза не воротишь, совсем разум потеряла ты. Возвращайся домой, девочка, не место тебе тут.
Я вздыхаю. Ну вот, снова она гонит меня. Все наши разговоры начинаются и заканчиваются одинаково.
— Нани, мы уже говорили об этом, — шагая назад, отвечаю ей.
Не желая продолжать перепалку с бабушкой, разворачиваюсь и покидаю сарай. Как только свежий воздух достигает ноздрей, жадно втягиваю его в себя.
— Упрямая. Вся в отца пошла, — слышу бурчание в сарае. — Нельзя ходить на кладбище, когда вздумается. Всему свой час.
Я ступаю вверх по дороге вдоль спящих домов. Чувствую, как по холодным щекам текут тёплые слёзы. Глаза застилает пелена. Не разбирая дороги, но прекрасно помня её наизусть, шагаю туда, где под тяжёлым мраморным гранитом лежит мой отец.
Деревушка, в которой родился и рос мой папа, остается далеко позади. Я поднимаюсь наверх в горы, затем преодолеваю крутой спуск и оказываюсь там, где земля забрала себе тех, кто когда-то ходил по ней. Не испытывая страха или тревоги, прохожу мимо могил. За долгое время, что провела здесь, я изучила все даты и фото, выгравированные на памятниках. Ноги несут меня по привычному маршруту. Сердце в груди сжимается, в горле образуется ком, когда оказываюсь перед могилой отца. Произношу обреченным голосом полным боли и горечи:
— Папа, я снова пришла тебя умолять. Прошу тебя, вернись!
Молчу, словно ожидая ответа. Будто папа, действительно, может материализоваться из пустоты. Поджимаю пальцы на ногах, впиваюсь ногтями в кожу на ладонях. Безысходность охватывает всё нутро, жестокая реальность впивается в сознание, терзая душу. Тишину нарушает вой ветра, заплутавшего в горах, словно сама смерть смеётся надо мной.
Я подхожу к чёрному мрамору и провожу по нему рукой. Закрываю веки и перед глазами возникает картина того, как я сажусь рядом с отцом и обнимаю его. Чувствую запах одеколона со примесью дыма сигар, присущего ему.
