– Да как вы так можете, – то ли устала всё-таки больше, чем сама чуяла, то ли Ковалев завар, попав в желудок, заставил вспомнить, как она проголодалась, – выскочили слова, а зря, умнее надо быть, помалкивать, при себе держать…
– Ты что имеешь в виду? – щурится Коваль.
Пенни не знает, как объяснить очевидное.
– Да это вот всё… – бормочет она, глядя под ноги. – Заказы… работа… купить-поменять… Вы… мы… Это же орки!
– Что-то я не смекну, – говорит Ёна, морщит надбровье, теребит уродливую ожерёлку под шеей – снизанные одним рядом вместе какие-то мелкие косточки.
– Я вроде понял, – хмыкает Коваль. – Ты, Пенелопа Резак, наша. Только об орках немного знаешь пока…
Вытерпеть этот «взрослый» тон Пенни не может, да и желания такого ни на грош нет. Она всё же удерживается, чтобы не огрызнуться, и только прибавляет шагу – подальше, подальше от всей этой трепотни.
* * *
Праздник по случаю очередной «долгой» стоянки затягивается в самую ночь. При ужине съедены почти все припасы, потому что завтра будет совсем новый день, клан уж себя прокормит. Трое орчат, мал-мала меньше, долго бодрились, подвизгивали общей гортанной песне, прыгали среди больших возле высокого огня. Потом как-то разом отчалили спать в старшачью палатку. А вот девчонка Руби, из детей вроде старшая, так и задремала, привалившись к сивому Магранху-Черепу, и вся окружающая мельтешня ей нипочём. Пенни в их сторону не смотрит.
Орчанский чай из котелка с горсткой зелёных брусничных листочков был, конечно, на вкус неплохой и наверняка до кучи ещё полезный, но довольно быстро прогнался по молодому организму, и теперь мочевой пузырь явно намекает, что пора бы и прогуляться от костра подальше.
«Эх, Виктор Дрейк, зачем сюда свёз.
Оставил бы при себе, что ли, с другими перекроенными, в городе. Наверняка было бы легче. Проще. Понятнее…»
Возвращаться к костру вышло по пути с Хильдой – её, наверное, тоже чай с места согнал. Для вечеринки рыбарка вырядилась в когда-то красивое красное платьишко. По мнению Пенни, среди разнопёрых обносков клана оно смотрится глупо. Делиться этим своим наблюдением она, впрочем, не намерена.
Воздух здесь такой чистый и вкусный. Пенелопа к этому совсем уж было привыкла, но сейчас опять накатило, может быть, от мысли вернуться к городской жизни и попробовать как-то уж там вертеться. Конкретных мыслей и планов, впрочем, пока нет.
Видно – Ржавка без майки, ничуть не стесняясь большущих пятен смятой, когда-то обожженной кожи на боку и животе, тащит кого-то за руку прочь от лагеря, кажись, одного из отменно тупорылых двойняшек. От этих костлявых, одинаковых с лица, Пенни за всё время в клане ни одного внятного слова не услышала.
– Н-ну шлюха, – замечает Пенни.
В следующую секунду ей кажется, будто в лицо её лягнула невесть откуда взявшаяся лошадь.
– Гнида. – лицо у рыбарки смертельно спокойное. Встряхивает отбитой кистью, сплёвывает. – Нутро гнилое и мозгов нет, так молчи лучше в тряпочку.
Пенни знает, что намного сильнее этой черномазой, но что-то сковало по рукам и ногам, не даёт в ответ ударить, не даёт даже заорать – стой-шатайся, сглатывай кровь, проверяй языком – целы ли зубы. Хильда – это совсем тебе не Дэвис и Атт, трусливые сопляки. Или нет, при чём тут сама Хильда, это от внезапности всё, от неожиданности, вот чокнутая – с ничего прямо в морду бить, охренела, сама гнида…
* * *
Пенни идёт умыться подальше от стойбища, чтобы никому не попасться.
