Осьмушка - страница 30

Пенни идёт мимо с ворохом шмотья, просохшего после постирушек. По привычке готова отвернуться, постаравшись не скривить лицо от досады, и не глядеть, как грозный орчий старшак с этой мелкотой возится, но отчего-то алый лоскутик в волосах Штыря не выглядит глупо.

Вот загадка, этот Штырь, похоже, вообще никогда глупо не выглядит, даже когда дурачится напропалую. Даже когда играет с мелкими в Злого Страшного Шатуна-Медведя. Даже когда вынимает из добытой туши кишки и разные там противные железы. Даже когда поёт что-нибудь тоскливым голосом, раскачиваясь и закатив глаза. Даже когда надевает ту растянутую розовую майку с неизвестно как прилипшим к горловине пятком блёсток. Даже когда обнимает в охапку своего Коваля, даже тогда.

Пенелопе разом делается и стыдно, и завидно.

Аж до кома в горле.

Штырь всё пытается предупредить сирен о возможно опасных людях. При обмене очередными угощениями пробует растолковать, по-орочьи и по-человечьи, помогает себе жестами, но сирены никак не подают вида, понимают ли они. На другой раз Тис просит у Магды тетрадный листок и карандаш, рисует три корявые фигурки, подобие квадрика, а рядом ещё сеть и череп – мало ли чем могут угрожать сиренам незнакомцы.

Старшая водяная дева смотрит на рисунок не слишком-то пристально. Щурит широко посаженные глаза, легонько похлопывает Штыря по плечу, потом тихо-тихо стрекочет и улыбается, прикоснувшись к свому горлу, а ещё показывает чёрное и блестящее каменное лезвие тонкой работы. Лезвие она держит на открытой ладони: дескать, не вчера родились, сумеем за себя постоять, и визгом, и – при случае – вооружённой рукой.

Остающиеся при клане костлявые поговаривают, что теперь впору ждать очередного ночного ученья, а то и не ученья.

– Анчарную шашку на нас дважды уже запускали, – объясняет Ёна, показывая Пенни зелёную холщовую сумку с фильтромасками. – Ну, «Анчар», техномагическое оружие АЧР-9, он вроде газа. Хорошо, что котейки нас берегут. Эту дрянь даже оркам не счуять, а котейки сразу вой подымают.

– Так мы, получается, по ночам действительно… типа… кошек пасём? – удивляется Пенни.

– А ты как сдумавши? Конечно пасём, а кошки – нас, – ещё больше удивляется Ёна. – Так… теперь ты у нас около нэннэчи Сал спишь; если случится среди ночи вытьё и заполох, ты сразу цапай две маски, одну на себя, с другой – нэннэчи поможешь. Если, конечно, ты тогда тут будешь, а не на кошачьем посту.

– Ясно, – кивает Пенни и думает, что непременно спросонок облажается, и хорошо, если в ученье, а не в настоящую тревогу.

В эти дни юные орки принимаются много драться. Не от ссоры или обиды – так, вроде игры, хотя синяки и ссадины от этих игр выходят другой раз нешуточные. Один на один, а то маленькими ватажками. То простым безоружным боем, а чаще того – машутся на деревяшках примерно в две ладони длиной. К Пенелопиному изумлению, подраться на деревяшках выходит и чокнутая рыбарка Хильда, и каждого второго из орчьей молоди она, пожалуй, способна побить без всяких поддавков. Рука у неё быстрая, да и бьёт Хильда без особой милости, в этом Пенни-межняк уже имела удовольствие убедиться. Против Хильды Пенни не выходит, отворачивается, даже когда при вызове («Ну, черти, кто тут смелый?!») чернорожая взглядывает на неё в упор. Уж в чём в чём, а в лихости и сноровке этой щербатой девке не откажешь. Зато по вечеру у неё же хватает нахальства поныть белобрыске-Марру о своих болючих ушибах, и тогда Марр, весь день сиявший от гордости за боевые успехи подруги, сразу начинает её жалеть, гладить и утешать. Нет бы сказать: «И чё ты ноешь, дура, сама вон махаться идёшь, никто тебя не заставляет! Ноешь – так не дерись, а дерёшься – потом не ной!» Чего уж проще, казалось бы. Но куда там!..