— Савина! Ой, пардон! Малинина, ты до белочки допилась? Я-то каким боком виноват в твоих проблемах? Ты сама замуж за другого выскочила. Тебя никто не заставлял. Это было твоё решение. Зачесалось в одном месте и не смогла удержаться? Вот теперь сама пожинай плоды своей дурости, а меня в это не впутывай! — закончив свою мысль, я не стал дожидаться её ответа. Бессмысленно говорить с ней об этом. Она не понимает в чём была её ошибка и что жизнь она сломала себе сама.
Лёша не произнёс ни единого слова, когда я к нему подошёл, но я прекрасно видел, как его изнутри разрывает от чувства негодования. Признаться честно, я думал он не сможет сдержаться и начнёт свою гневную тираду как только я приближусь к нему.
— Спасибо, — произнёс я спустя минут десять пути.
— Ты в норме? — поинтересовался он серьёзным тоном.
— Даже как-то легче стало. Хорошо, что увидел её, — поделился с ним своими чувствами. Я мало знаю о человеческих чувствах, но, по-моему, в психологии есть специальное определение для такой ситуации. Какой-то «гешмальд» или «гертальд». Короче, что-то там я закрыл, повстречав бывшую возлюбленную.
— Хорошо, — протяжно выдохнул Лёша.
Дальше мы шли молча. Но это молчание было не тягостным, а каким-то правильным. Каждый думал о своём. Я, например, представлял будущее, а Лёша, судя по довольному лицу, представлял очередную однодневную подругу.
Торговая палатка, расположенная в самом центре городского рынка, привлекала внимание не только покупателей, которые слетались туда, как пчёлы на мёд, но и местных поборников дани с торгашей. В основном это были молодые ребята, типа меня и Лёхи, которые стремились к лучшей жизни и ради денег готовы были пойти на всё. Отобрать выручку, поставить «на счётчик», особо несговорчивым отбить почки. Эти парни не отличались умом или нормами морали, порой встречались те, кто делал это из удовольствия. Они шли на это не ради наживы, а ради адреналина, власти, запаха крови. Такие не жалели никого. Ни старых, ни молодых. Пару раз я видел, как такие отбитые наглухо ребята прессовали многодетную мать, торгующую на этом рынке сколько я себя помню. Отец меня тогда остановил, не позволил в это вмешаться. Я понимаю, что он прав, вмешавшись можно нажить себе серьёзных проблем. Этим упырям только дай повод, и они с превеликим удовольствием отправят тебя на покой.
Крик. Душераздирающий вопль доносился откуда-то из толпы в нескольких метрах от места работы отца. Не сговариваясь мы с другом пулей полетели туда, откуда разбегался народ. Растолкав бегущих на нас людей, мы кое-как смогли пробраться к эпицентру потасовки.
— Как же ты затрахал, чёрт старый! Сидел бы на жопе ровно, да радовался, что ещё жив! — молодой шакал, по виду младше меня, стоял над избитым другом отца и плевался в его сторону проклятиями.
Мгновение и я срываюсь с места. Ещё пара метров… Метр… Тварь, которая не уважает старших, оборачивается. Ещё мгновение и оглушающий выстрел раздаётся на всю улицу. В голове щёлкает мысль, что сейчас мне будет больно. Я готов это потерпеть лишь бы собственными руками придушить этого ублюдка, посмевшего обидеть дорогого для моей семьи человека, но боли нет. Почему? Почему я не чувствую боль?
Я не помню, как пролетели эти секунды, но в себя я пришёл, сидя на земле и держа на руках отца, взирающего на меня стеклянным взглядом. Боли от выстрела я так и не ощутил, но зияющая в душе рана от потери отца будет болеть всегда. Эта боль никогда не сравниться с физической. Её невозможно будет заглушить таблетками, алкоголем или временем. Она останется со мной на долгие годы, как напоминание о том, что мужчина должен быть сильным, защищать то что ему дорого и в то же время мужчине позволено плакать…
