– В чем дело? – спросил Иван, хотя он уже понял, что придется возвращаться. – Думаешь, что жива?
– Думаю – не думаю, но проверить надо. Чуйка меня еще ни разу не подводила.
Когда Петр и Иван забежали в темный подвал обычной городской многоэтажки, возле окна они увидели еле стоящую и курящую, дрожащую от холода или от слабости… Марину. Она оглянулась на них, застывших в дверях, и тихо, но разборчиво проговорила:
– Сколько он вам заплатил?
По лицам мужчин Марина поняла, что можно что-то сделать. Но она молчала. Знала, что нужно перехватывать инициативу, использовать те несколько минут, которые у нее вдруг появились. Сейчас «спортсмены» начнут думать, и тогда вряд ли что поможет. Она затушила сигарету о стену и бросила окурок к себе под ноги.
– Слушайте, ребята… во дворе, сразу возле подъезда, стоит моя машина… хорошая машина… «Порше», – Марина взглянула на неподвижно стоящих угрюмых мужчин, странно подсвечивающихся луной или фонарем с улицы. – Она стоит гораздо больше, чем-то, что вам обещали. В сотни раз.
Тишина появлялась быстро, а потом шум в ушах. Пульсирующая кровь искала выход в слабости. Марина пыталась унять дрожь – она замерзала. Хотелось накинуть мягкую ткань пальто, хотя бы на плечи. Но было не до этого. Скулы странно стягивались безостановочной дрожью, поэтому слова выходили глухими и монотонными.
– Машина ваша. До утра вы на ней будете уже далеко. Ключи, документы и доверенность в бардачке. Там нужно только фамилию вписать. – Марина снова сделала паузу, закрыла глаза.
Все вокруг закружилось. «Еще не хватало сейчас потерять сознание, – подумала она».
Опершись руками о мокрую холодную стену, она стояла и беззвучно тряслась теперь уже крупной дрожью. Ее бил озноб, бороться с которым она уже не могла. От бессилья она расплакалась: горько, безудержно, вспоминая все, накрывшее ее в последнее время, ощущая вдруг проснувшуюся боль даже при обычных движениях руками, ногами, шеей, попытке вдохнуть чуть глубже. Обида заползла сразу же за болью и холодом, жгучая обида на окружающие ее холод, грязь и людей, делающих ей больно.
Иван двинулся к дрожащей женщине, медленно, тяжело ступая, словно решая с каждым шагом что-то для себя.
– Иван, – проговорил, словно про себя, Петр.
Марина отвернулась к стене и, опершись о нее плечом, начала сползать вниз. Сразу все поплыло перед глазами. Последнее, о чем она смогла подумать: «Ну и за что это все мне?!»
***
Павел вошел в комнату. Невольно остановился, чувствуя приближение странного чувства холода. Совсем недавно он не мог представить, что именно здесь, в этой его комнате большого дома он почувствует пустоту. Он осмотрел комнату. Сейчас, когда она была заполнена лунным светом из окон, причудливыми тенями и тишиной, его стояние было естественным. Тихое, спокойное стояние посреди комнаты давало возможность не видеть собственную тень. Он знал, что тень сзади – впереди только свет из окон, растворяющий полумрак и скрадывающий ненужные мелочи: он знал здесь все, до мельчайших подробностей, поэтому закрыл глаза.
Сигарета в руке появилась неожиданно. Пришлось найти зажигалку и включить шипящий яркий газовый огонь. Он вспомнил, как она вертела в руках эту «страхолюдину» – голову какого-то мифического то ли черта, то ли Мефистофеля. Машинально, в который уже раз, перевернул зажигалку вверх дном и прочел это мрачное и такое растиражированное имя. Он помнил, как ее указательный палец проводил линии по впадинкам и углублениям фигурки, оживляя ее, давая повод потом, в дальнейшем, всегда вспоминать ее неподдельную внимательность при этом, отрешение от всего и интерес. О чем она думала тогда?
