Можно было продолжать сон. Знакомство состоялось. Вернувшись в уже нагревшийся домик, осторожно подвинул спящую жену, обнял её и тревожно заснул.
Из сна меня вышибло сознание, что что-то происходит. Вскочив с постели, я увидел расширенные от страха глаза Инги. Впервые я видел у неё такие глаза. Даже, замерзая на перевале в Карпатах, она не боялась. Тяжёлые удары сотрясали дом. Опомнившись и, вырываясь из тяжёлого сна, я попытался сосредоточиться. Кто-то выламывал двери.
Ни один солдат по тревоге не одевался так быстро, как я в этот раз. Засов был готов слететь. Не одевая даже телогрейки, я схватил топор и, выдернув задвижку, ударил дверь ногой изо всей силы. Мне повезло, что страх и рассудок ещё не успели овладеть сознанием. Только ярость била из всех щелей. Кто-то отлетел от дверей, отброшенный пинком.
Я выскочил на маленькое крыльцо под навесом и увидел всю бригаду на дорожке перед входом. Не было только кассирши и бригадира. Все еле-еле держались на ногах. Тот, кто ломился в дверь, выламывая её прикладом ружья, валялся у порога в грязном сугробе, пытаясь выбраться из него. И, хотя половина из них была зачем-то с ружьями, меня начал разбирать смех. Я один спокойно мог бы справится с этой пьяной, вразнобой качающейся сворой.
За спиной встала Инга. Я не видел её и не хотел оборачиваться на всякий случай, но чувствовал, что она уже не боится. Впереди всех стоял невысокий, оборванный мужичок, впрочем, они все были, как из концлагеря. Дёргаясь и подпрыгивая от нетерпения он, не решаясь подойти ближе, кричал что-то непонятное. Он был меньше всех ростом, но, кажется, исполнял здесь роль заводилы или шестерки. Слова сыпались из него, как из решета, но, в общем потоке, можно было разобрать только: «Эй, ты… Слышь… Давай идем! Ну ты чё…» и тому подобное. Вся компания находилась в таком же состоянии, очевидно, отлично понимая товарища и, хмурясь, поддерживали и качались.
Наконец до меня дошёл смысл предложения, состоящего в том, что если я сейчас же не пойду с ними делать «прописку», они меня… дальше было непонятно.
– Я не пью! – коротко отрезал я и засунул топор за пояс.
– Шо-о-о?! Слышь, он не пьёт! – затараторил малыш. – Так мы пьём! А ну пошли! – Он сделал попытку подбежать ближе, но его никто не поддержал. Просто не поняли, в чём дело. Пришлось возвращаться на прежнюю позицию. – Да, ты кто такой? Да, ты откуда такой приехал?
– Изо Львова! – Улыбаясь, немного соврал я. Что-то случилось. В малыша как-будто клин воткнули. Он замер на месте, уставившись на меня, как на каменного гостя.
– Откуда?! Изо Львова?! – Я кивнул, удивлённый такой реакцией. Малыш обернулся на секунду к бригаде. Радостная улыбка раздвинула его густую кучерявую бороду и он, обалдев, как от невиданного счастья, раздвинул руки и двинулся ко мне, чуть ли не протрезвев. – Братан! Зема! Дорогой! Не бойся! Мы пошутили. – Подойдя вплотную, он изо всех сил обнял меня, даже попытался поднять и, обернувшись к бригаде, заорал во всю глотку: – Братва! Я ставлю за него! Пошли! – И он радостно потянул меня за рукав вслед за развернувшейся в сторону автолавки бригадой.
– Да не пью я! – Уже не так резко отнял я руку.
– Не бойся ты! Я же сказал, что ставлю. – Улыбаясь мне, как родному брату, почти трезвым голосом сказал парень. Вблизи ему казалось лет тридцать, тридцать пять.
– Нет! Спасибо. Всё равно не пью. – Он помолчал, внимательно всматриваясь в меня и, хлопнув по плечу, сказал одобрительно:
