Читать онлайн Сергей Гурин - Остановка «Цунами»

© Гурин С., 2019

Мое детство прошло на самом крупном острове Курильской гряды, куда сразу после войны переехали мои родители. Всегда хотел найти художественное произведение о жизни первых переселенцев, об их нравах, об отношениях с ранее проживающим на этих территориях японским населением, о становлении гражданского общества на островах. Но нашел только несколько жалких пародий на убогий быт островитян, погрязших в пьянстве и безделье, да парочку произведений военного периода.

Разбирая свои дневники, подумал: а почему бы самому не ознакомить своих детей и внуков, как и чем жили их предки. Пусть узнают о тех временах не из телевизионных сериалов, не от расплодившихся сегодня горе-историков, а, как говорится, «из первых уст». Конечно, на примере одной семьи трудно создать полную картину, к тому же многие детали и события не сохранились в памяти.

В повести «Остановка «Цунами» я попытался предельно честно сохранить дух и настроение, царившие в обществе того времени. Рассказы в большей части автобиографические, написанные в разные периоды жизни страны, порой просто пересказ услышанных от родственников историй.

Один близкий мне человек как-то сказал: «Если не можешь не писать – пиши, но будь добр, уважай тех, кто будет читать. Мало хорошо знать то, о чем пишешь, надо еще вызвать интерес у читателя, чтобы он узнал что-то новое, вызвать у него какие-то ассоциации, может, даже воспоминания из его жизни, попробовать заставить его порассуждать, поставить себя на место героев».

Я пытаюсь следовать этим правилам, что из этого получается – судить вам.

Там тьмою островов посеян,

Реке подобен Океан;

Небесной синевой одеян,

Павлина посрамляет вран.

Там тучи разных птиц летают,

Что пестротою превышают

Одежду нежныя весны;

Питаясь в рощах ароматных

И плавая в струях приятных,

Не знают строгия зимы.

М.В. Ломоносов

Теплоход «Ольга Андровская» отошел от причала поздно вечером, когда в портовом сахалинском городке уже начали вспыхивать редкие огоньки, отражаясь в потемневшей от вечерних сумерек воде, они мелкими брызгами разлетались от борта набирающего ход судна. В корабельных динамиках гремела мелодия марша штаб-трубача Агапкина «Прощание славянки».

Всюду царила суета, хорошо знакомая часто путешествующему морским транспортом человеку. Пассажиры занимали, согласно приобретенным билетам, каюты, протискиваясь с багажом по узким переходам корабля, расспрашивали стюардов о режиме работы ресторана и кинотеатра, о времени пути до пункта назначения и о многом другом, что они могли бы узнать без лишней спешки несколько позже. С капитанского мостика по громкоговорителю раздавались указания палубной команде, сопровождающему теплоход буксировщику, с которого вскоре прозвучало традиционное пожелание «семи футов под килем». Раздался прощальный гудок, и пассажирское судно взяло курс в открытое море.

Начальство расщедрилось для нового прокурора района на каюту-люкс рядом с рестораном и баром для пассажиров. В каюте, кроме двух спальных мест, имелся письменный стол, на котором расположились телефон внутренней связи и настольная лампа, небольшой холодильник и два мягких кресла рядом с журнальным столиком, а также, за прозрачной перегородкой, туалетная комната. Гордеев поставил у одной из кроватей чемодан и спортивную сумку, в которых было все его имущество, оставшееся после развода с женой, и поспешил на палубу. Временное жилье ему понравилось, особенно он был рад отсутствием второго пассажира, поскольку сейчас, как никогда, хотелось побыть одному, осмыслить события последних дней, поразмышлять о первых шагах на новой работе. Обязанности прокурора Гордееву были хорошо знакомы, пять лет на этой должности в одном из районов Сахалинской области не прошли даром. Но район, в который он получил назначение, имел свои особенности. Во-первых, отсутствие квалифицированных кадров, во-вторых, транспортная оторванность от областного центра, в-третьих, специфичность контингента населения. Большинство работников нанималось на период путины, времени, когда лососевые породы рыб шли на нерест в многочисленные реки и ручьи острова. Народ ехал на заработки со всего Союза и не всегда лучшие его представители. Кроме того, у бывшего прокурора не сложились отношения с местной администрацией, и он пустил на самотек профилактическую работу с населением. «Видимо, с этого и придется начать», – подумал Гордеев, еще с комсомола общение с людьми никогда не было ему в тягость.

Теплоход все дальше удалялся от берега, на котором одинокие огни быстро множились, превращаясь в большой праздничный фейерверк. Зажглись прожектора на портовых кранах, замерцали уличные фонари, суетливо замигал многочисленными фарами городской транспорт. Городок начинал свою ночную жизнь. С ним у Стаса были связаны только приятные воспоминания. Проводы дочери в первый класс, рождение младшего сына, походы в лес за грибами и ягодами, праздничные застолья семьями с друзьями. Здесь начинался его карьерный рост как юриста.

«Прекрати пускать слюни, – отгоняя мысли, прикрикнул на себя Гордеев, – это все в прошлом, у тебя начинается новая жизнь: новая работа, новая семья. Ведь тебе нет еще и сорока, думай о будущем». На палубе заметно посвежело, начал накрапывать мелкий дождик. Еще раз бросив взгляд в сторону скрывшегося за ночной мглой берега, он отправился укладываться на ночлег.

Подходя к своей каюте, Стас услышал в баре громкие крики и нецензурную брань. Заглянув в опустевший бар, он увидел трех изрядно подвыпивших парней, самый рослый из которых пытался через барную стойку дотянуться до испуганного бармена.

– Ты что б… такая, нерусский, че ли? Давай водки, мать твою, видишь, душа горит, праздника просит.

– Ребята! Бар уже закрыт, буфет опечатан, а мне еще убрать помещение надо, – жалобно умолял бармен, – да и хватит вам уже.

– Кому хватит? Мне? Ах ты, тля!

В верзиле Гордеев узнал «крестника» по делу о разбойном нападении, обвинение по которому он поддерживал несколько лет назад.

– Савельев! Ты когда освободился? Что опять бузишь?

Парень перевел затуманенный алкоголем взгляд на стоявшего перед ним коренастого мужчину в элегантном костюме, так некстати вмешавшегося в их «милый» разговор с барменом.

– Че надо? Не получал давно? Так это сейчас сделаем.

Вдруг взгляд дебошира начал проясняться и, кажется, приобретать какую-то осмысленность, рот растянулся в пьяной улыбке.

– Гражданин начальник! Какая встреча! – и если бы Стас вовремя не отстранил руки выпивохи, дело могло дойти до пьяных объятий.

– Ша, друганы! – обратился верзила к своим попутчикам, с удивлением взирающим на резкую перемену настроения своего дружка, – это мой хороший знакомый. Вот такой мужик! – и сунул в сторону бармена сжатый кулак с поднятым вверх большим пальцем, видимо, для того, чтобы тот понял, какой замечательный перед ним незнакомец.

– Все тип-топ, мужики, разрешите откланяться, – при этом парень вытянулся в полный рост, дернул подбородком вниз и попытался сомкнуть ноги в стоптанных ботинках вместе – жест, подсмотренный им, видимо, в одном из кинофильмов о гусарах, но изрядное количество выпитого алкоголя потянуло в сторону, да так, что ему пришлось опереться на своих собутыльников. Затем троица, пошатываясь, двинулась к выходу.

– Спасибо, – промямлил бармен, обращаясь к Гордееву, – может, вы что-то хотите? Давайте я сделаю кофе.

– Извини, но я кофе на ночь не пью, а ты закрывай свое заведение, пока еще кто-нибудь не пришел. Спокойной ночи!

– Вам тоже хорошего сна, – настроение у юноши явно улучшилось, глаза повеселели, – еще раз большое спасибо, я просто не знал, что с ними мне делать. Меня Виктор зовут, обращайтесь, если что понадобится.

Виктор проводил своего заступника до двери и закрыл ее на ключ.

Утром Станислава разбудил динамик внутренней судовой связи, команда готовилась к прибытию в порт назначения. Сделав, чтобы окончательно разогнать сон, несколько гимнастических упражнений, приняв душ и наскоро позавтракав, он вышел на палубу. В утренней дымке на горизонте проступали очертания Итурупа, самого крупного острова Курильской гряды. До прихода русских и японцев острова были населены айнами. На их языке «куру» означало «человек, пришедший ниоткуда», откуда и пошло их второе название «курильцы», а затем и наименование архипелага.

Цепь островов между полуостровом Камчатка и островом Хоккайдо чуть выпуклой дугой протяженностью более тысячи километров отделяет Охотское море от Тихого океана. Здесь прошло послевоенное детство и часть юности Гордеева. Картина приближающегося берега вызвала яркие воспоминания более чем тридцатилетней давности.

Лето 46-го года, пароход «Уэлен» с переселенцами болтался на рейде залива Рубецу всю ночь. Подошли к Итурупу поздно вечером, и капитану передали с берега, что разгрузка начнется не раньше девяти часов утра. Большинство пассажиров в эту ночь не спали. Кто-то собирал и увязывал в большие узлы свой небогатый скарб, другие слонялись по палубе и вглядывались в чуть заметные огни на берегу. Георгий с женой Натальей, облокотившись на фальшборт, пытались представить, какой для них станет эта земля на ближайшие пять лет. К матери прижимался семилетний сынишка Стасик.

Гордеев демобилизовался в конце 45-го, их с братом Анатолием после окончания войны еще некоторое время командование не отпускало на гражданку. Узел связи при штабе Тихоокеанского флота и после окончания боевых действий нуждался в опытных радистах. В Управлении «Дальрыба», куда они пришли после армии устраиваться на работу, готовы были с радостью взять таких классных спецов, но… без предоставления жилья. Мать у братьев умерла в 43-м, а идти в примаки к теще, Наташкиной матери, Георгий наотрез отказался, тем более что с матерью в небольшом доме проживал еще и младший брат с женой, пришедший с войны инвалидом. Васька Цибин получил тяжелое ранение в живот под Сталинградом и в сопровождении медсестры был отправлен домой к матери в город Ворошилов. Дуся оказалась землячкой, ее родственники, как и дед Цибиных, были переселенцами на Дальний Восток с Украины. Какое-то время она выхаживала раненого по долгу службы, а потом и прижилась. С невесткой у Натальи отношения с первых дней не сложились. Может быть, причиной этому была сестринская ревность, а может, взбалмошный характер Дуси, которая за время пребывания в семье сумела перессориться не только с золовкой, но и со всеми соседями. И как ни жалко было мать, крепко привязавшуюся к внуку, Наташа долго не раздумывала, когда муж предложил переехать во Владивосток. Новый 1946 год они встречали уже на съемной квартире, на улице 25 Октября, бывшей Алеутской. Хозяйкой квартиры была хрупкая, миловидная женщина, похоронившая в 44-м своего мужа. У Ванюши, так она его в разговоре называла, не выдержало сердце, когда они получили с фронта вторую «похоронку», уже на младшего сына. Вера Ивановна приняла жильцов как родных, взяла на себя хлопоты по кухне, баловала маленького Стасика нехитрыми сладостями, и называла его не иначе как «наш внучок». Иван Иванович при жизни занимал важный государственный пост, и вдову изредка навещали бывшие сослуживцы, приходили непременно с подарками, в основном это были продукты, которые в простых магазинах приобрести было нельзя. Посещение одного гостя стало судьбоносным для семьи Гордеевых. Слатов Петр Тимофеевич считал себя учеником Ивана Ивановича, ему он был обязан своим продвижением по службе и относился с особой нежностью к Вере Ивановне. Как-то раз за чаем разговор зашел о службе в армии.