Но Рохан не помнил. В начале обучения им читали курс введения в специальность. Подобные курсы, наверное, прослушивали все студенты в первые месяцы своего учебного поприща во все времена. Он был ни чем иным как чередой будоражащих воображение рассказов один невероятнее другого. Было бы даже удивительно, если бы такой, неяркий – пусть и трагический – эпизод привлек внимание совсем ещё молодого человека. К тому же тогда, без опыта полетов, нельзя было бы оценить странности всех его обстоятельств в полной мере.
Да, командир рассказал не всё. Рохан постеснялся спросить прямо и задал наводящий вопрос.
– А когда вы узнали эту историю?
Командир посмотрел на него внимательно. Да, Рохан всё понял правильно.
– А вот это как раз самое главное и есть. Это было ещё в училище. Там такой курс в самом начале – очень забавный. Мы его обожали. Два раза в неделю полтора часа слушаешь разные небылицы – а при этом считается, что ты учишься… Но неважно. И рассказ про планету с мушками, наверное, для всех стал просто ещё одной историей… Историей из множества других. Но я, как только его услышал, понял, что хочу попасть туда.
Командир помолчал, взвешивая свои мысли и слова.
– У меня было много времени, чтобы попытаться понять, что двигало мной тогда. Я часто думал об этом. Почему мне запала в душу именно эта история? Она невыразительна, в ней нет ничего, что может потрясти воображение молодого человека, не сулит громкой славы. Как бы это сказать… Если молодой человек хочет, чтобы его имя осталось в истории… на любом поприще, он невольно нацеливается на задачи яркие, популярные что-ли. Тебе, наверное, не понравится то, что я скажу. Ты человек рациональный, даже больше… В результате долгих раздумий я пришел к выводу, что эта история была рассказана мне не случайно. И теперь именно от меня многое зависит.
Командир улыбнулся неожиданно трогательной, как бы виноватой улыбкой.
– Ты скажешь – вместе со мной ее слушали еще несколько десятков человек. Да, и для них она ничего не значила. А для меня значила. Мой разум так же, как и твой, сопротивляется такому выводу, но ощущения говорят другое.
Впрочем, все эти рассуждения – плоды гораздо более позднего времени. Поначалу это было просто горячее желание. И оно вовсе не казалось мне странным. Мои товарищи тоже увлекались какими-то историями и задачами. Ну, я заинтересовался вот этой.
Пока учился, я собирал материалы. Потом сделал несколько попыток организовать экспедиции. Не получилось. Но, странное, дело, меня это нисколько не огорчило. То есть, огорчило, конечно, но не слишком. Я знал, что я там буду. Это просто вопрос времени. Я тщательно изучал графики экспедиций, ждал, когда представится благоприятная возможность. В какой-то мере я даже радовался, что возможности не предоставлялось. Я должен быть готов к встрече. Я должен иметь опыт. Я должен быть мудр. В итоге вся моя жизнь стала подготовкой… подготовкой к этой экспедиции.
Все получилось – практически так, как я себе и представлял, и как нельзя лучше, если смотреть на вещи объективно.
Так что интуиция меня не обманула, хотя с тех пор и прошло очень много лет. Впрочем, ты не веришь в интуицию…
Рохан верил в интуицию, хотя называл этим словом совсем не то, о чем сейчас говорил командир. Не просто верил – он старался развивать её в себе, тщательно прислушивался к собственным решениям, которые рождались в голове внезапно, как обычно говорят, интуитивно, и придирчиво анализировал их. И всегда находил невидимую на первый взгляд рациональную основу: в крупицах опыта, в знаниях, проникших так глубоко в подсознание, что он не отдавал себе в них отчета, в действиях, доведенных до автоматизма. В последние годы он стал все смелее и смелее полагаться на интуитивные решения, тем более, что они созревали гораздо быстрее обдуманных. Да и не созревали вовсе, а просто приходили сразу – и всё.
