20.05.20…
Я разбита… угнетена… (зачеркнуто). Я не знаю, как описать то, что случилось вчера. Рука не подчиняется уму (зачеркнуто). Сейчас я уже пришла в себя и решилась описать этот злосчастный день. Дневник тоже документ. Ну, ладно…
С утра лил дождь. Где-то далеко гремел гром, но молний не было видно. Похолодало. Говорят, дуб распускается. По-моему, погода и события тесно связаны между собой.
Убывание вакуума – это по-настоящему здорово! Это открытие мирового… исторического значения! Но почему на душе так скверно и пусто? Впрочем, я путаю сегодняшнее мое состояние с тем, которое было вчера утром.
Утром я встретила в кафе самого Верона. Он подсел ко мне с бутылкой кефира. Словно бог сошел с Олимпа. Поговорили ни о чем. Сказал, что вторые сутки в лаборатории дежурят сотрудники.
– Озар – неплохой парень. Вы не ошиблись, – и пошел.
Кажется, я покраснела и поспешила на воздух, забыв расплатиться. Вот и рассеянность появилась – не к добру. Озар встретил меня у входа в «гору». Внимательно пригляделся, хотел что-то сказать и не осмелился. Какой он милый сегодня. Сильный, добрый и милый. Сердце кольнула нежность, и с губ чуть не сорвались горячие слова. Но проклятая натура сразу шлепнула меня по лицу, чтобы не зарывалась в своих симпатиях.
Я еще не успела сесть за спиной Озара, как Верон стал объяснять нам:
– Вот данные анализов. Косвенных, конечно. В реакторе больше ничего нет. Сигналы о процессах внутри его поступают. Мы обрабатываем их. Нет сомнения, что мы имеем дело с неизвестным феноменом. Поэтому нашему миру ничего не грозит. Мы стараемся стабилизировать движение вакуума, ибо не знаем последствий этого движения. Для нас важно не допустить экстремальных значений. И другой факт, который невозможно было предсказать. В реакторе время изменило свое направление и появилось некое поле. Пока мы не знаем его свойств. Проявляйте терпение и наблюдайте. Не упускайте ни единого изменения… Готовьтесь к длительной осаде крепости.
Потекли ленивые часы наблюдений. Я уже хотела покинуть лабораторию, как вдруг Озар, поняв мое намерение, взял меня за руку и слегка пожал. Шепнул что-то, и я осталась. Верон удивленно захмыкал.
– Что там происходит? – спросила я Озара.
– Отделение света от тьмы, – улыбнулся он.
Озар что-то сказал Верону. Тот вспыхнул:
– Я вижу, черт возьми! Мы же не боги.
Я спросила у одного из сотрудников:
– Это очень опасно?
– Еще бы, – фыркнул он. – Взлетит на воздух не только лаборатория, но и город, а может быть, и весь земной шар.
На экране белое облачко подобралось почти под верхний край рамки. И вдруг изображение процесса на большом экране исчезло. Кто-то охнул. Верон стукнул кулаком по пульту. Прогремел его повелительный приказ:
– Какого черта? Что там с видеокамерами?
И стал нажимать какие-то кнопки на пульте. Замигали красные лампы на стенах, взвыла сирена. Я приросла к месту, не имея сил подняться.
Кто-то доложил:
– Отключились все датчики. Энергия вырубилась.
Озар обратился к Верону:
– Надо посмотреть. Я спущусь в отсек и сообщу вам обо всем, что увижу.
– Давай, – нехотя согласился Верон.
Озар положил руку на мое плечо. Торопливо выговорил:
– Я знаю, как это сделать. Я быстро… Ольга, я давно хотел сказать тебе, что люблю тебя. Ну, вот и сказал.
И убежал. И мне стало стыдно за все, что могло быть и не случилось. Но все впереди. Тогда я и подумать не могла о том, что произойдёт. А тут я хотела побежать за ним, но осталась стоять, как вкопанная. Страшное оцепенение охватило меня. Я вцепилась в спинку озаровского кресла, чтобы не упасть. Оглушительно стучало сердце. Почему-то дрожит пол. Или это меня трясет нервная лихорадка?
