Остров душ - страница 18

Как только Бастьяну собрался достать бумажник, бармен отмахнулся.

– Нет, я настаиваю, – сказал горный Ладу, кладя несколько банкнот на липкую стойку. – Сегодня платят братья Чириаку. За всех.

Все в таверне торжественно закивали, присоединившись к хору: «Deus ti lu pachete»[38].

– Доброго дня! – пожелал Бастьяну, и по этим словам было отчетливо слышно, что он из Барбаджи.

– Доброго дня! – хором подхватили жители деревни.

Бастьяну пошел к машине довольный. Молва разлетится по всей округе за несколько минут, и если солдаты придут задать вопросы о Чириаку, никто не посмеет заговорить, даже под пытками. Скорее карабинеры заставят камни петь, чем заговорят люди, которым Бастьяну подарил дух храбрости.

Прогуливаясь босиком по пляжу Поэтто, Ева Кроче обнаружила, что в Кальяри два моря. Первое расстилалось перед ней: это была бесконечная водная гладь, слишком ласковая для позднего октябрьского дня. Второе море было морем света. Мягкое сияние материнской нежности, которое стремительно разливалось по всему городу, втекая в самые потаенные его уголки. Море света, покрывавшее воду сверкающей радужностью, заставляющее сверкать мелкий, как манная крупа, песок; море, которое простиралось на километры вокруг до Залива ангелов.

Ева не сопротивлялась: она сняла туфли и пошла по берегу, пока не коснулась изумрудно-зеленой воды. Было холодно, но не так, как она себе представляла; вода наполнила ее силой после практически бессонной ночи и долгого переезда из одной части острова в другую.

– Ты, должно быть, Ева Кроче, – раздался через несколько минут женский голос.

Ева повернулась и увидела красивую женщину лет сорока, в элегантном темном костюме покроя, который подчеркивал ее мягкие изгибы. Она была светловолосой, среднего роста, со светло-голубыми глазами, что разрушало все предрассудки, которые Ева слышала о сардинцах, их росте и средиземноморском цвете лица, потому что ее гортанный, протяжный акцент был определенно сардинским. Она узнала голос коллеги, которая звонила ей час назад и назначила встречу на пляже, на шестой остановке. Чтобы понять, что имелось в виду под «шестой остановкой», Еве пришлось прибегнуть к помощи «Гугла».

– Что заставило тебя так подумать? – возразила миланка.

Мара Раис огляделась.

– Ты единственная macca, кто гуляет по этому cобачьему холоду, – сказала она, переводя взгляд на коллегу.

– Холод? Да тут, наверное, градусов восемнадцать.

– Именно! Давай-давай, от тебя у меня мурашки по коже…

– Macca – это по-сардински сумасшедшая, да? – спросила Ева, протягивая ей руку.

– Точно, – сказала Мара, когда они обменялись крепким рукопожатием. – Как поездка?

– Длинная, но приятная.

– Хорошо. Добро пожаловать на Сардинию, – сказала Раис, но ее тон был далеко не дружелюбным.

Ева быстро обнаружила, что время на острове течет по-другому: оно более растянуто, расслабленно, а временами – особенно рядом с морем и перед бескрайними прериями бирюзового неба – зависает в безвременье, что очень влияет на его жителей. По сравнению с Миланом люди как будто двигались в замедленной съемке, и ей нравился такой способ наслаждаться жизнью.

Они остановились выпить в «Корто мальтезе», одном из деревянных киосков, разбросанных по набережной; маленькие бары с навесами вместе с автобусными остановками использовались горожанами Кальяри как точка для назначения встреч, как объяснила ей Раис. Побережье было усеяно рядами пальм и пересекалось длинной велосипедной и пешеходной дорожкой. Много людей в тот теплый полдень бегали трусцой, шли пешком или катались на велосипеде в нескольких сотнях метров от моря.