Остров Рай - страница 12

– Да, к полудню, – ответил изумленный Борис. Он точно помнил, что не успел сказать Волху, когда его ждут в Ладыжине.

– Я приду, – Волх поклонился князю, грянулся оземь и взмыл вверх серым соколом. Тотчас клубок запрыгал, словно собачка, и покатился по тропке. Борис пошел следом. Утренний воздух был прохладен и влажен, кафтан промок от росы, стало зябко. Густой туман клубился вдоль стволов сосен, стекал с белых берез, вставал над текучей водой, мешая видеть, – или то пропадало колдовское действие ленты. Думая о своем, князь шел быстро, едва поспевал за шустрым клубком… мимо поля, вдоль левого берега речки, мимо старого вяза с расщепленною вершиной, мимо ветхих мостков… стой!

– Клубочек-клубочек, а куда это ты меня ведешь? – ошарашенно спросил князь. Он точно знал: надо было сворачивать на мостки. Цепкая память сохранила до мельчайших примет весь вчерашний путь… а клубочек, по-прежнему бодро подпрыгивая, манил вдаль – в омут к проказливым водяницам. Ядовитая мысль пронеслась в голове: «Волх, змея, предал»… Нет, если б чудищу хотелось убить – он бы убил ночью, пока князь спал. Кто-то другой морочит голову, бесовским наваждением сбивает с пути. Князь размашисто перекрестился и прочел молитву, спокойно и четко выговаривая каждое слово. На последнем «аминь» клубок рассыпался роем ос. Борис бросился в реку. Быстро переплыв Сальницу, он поднялся по глинистому обрыву, цепляясь за корни деревьев, и заспешил к Ладыжину, не полагаясь больше на тропы, – звериное чутье бывалого воина помогло ему определить направление. Небо так и не посветлело, начал накрапывать дождь, все сильней и сильней. Вдрызг размокшие сапоги пришлось снять, князь шагал босиком через лужи, оскользался на цепкой траве, падал в грязь и снова вставал. Он уже начал было опасаться, что заплутает, но, по счастью, ветер донес до Бориса дальний перезвон колоколов.

Белые стены Ладыжина окружала вода. Ров раздулся, волны грозили смыть мост и подточить рукотворный остров. Князь пробежал по скользким бревнам и заколотил кулаком в ворота. Ему открыли тотчас. Не ожидая вопроса, гридень доложил, что приехал отец Евпатий с чудотворной иконой, что с рассвета в церкви не прекращается служба, что все младенцы в Ладыжине заходятся плачем, собаки попрятались по дворам, а коровы не дают бабам себя доить. Князь как был – босой, мокрый, облепленный грязью – поспешил в храм Софии. Сразу от двери он увидел, как бьет поклоны отец Викентий: стоя перед иконой, старик читал какой-то длинный канон по-гречески. Всюду горели свечи – больше даже, чем на светлую Пасху. У отца Евпатия был усталый и озабоченный вид. Длинные четки, которые князь запомнил с последней встречи, быстро-быстро щелкали бусинами, прокручиваясь в сильных пальцах монаха.

– Ну, чадо неразумное, видишь теперь, в какие бирюльки играть собрался? – хмуро бросил Евпатий. – Ступай к себе, переоденься, поешь. Силы тебе понадобятся – сторожем будешь своему Волху. Везет как утопленнику этому бесу, глядишь, и впрямь дело Богу угодное делаем.

Надо бы исповедаться, – мельком подумал Борис, но настаивать не стал. В покоях он первым делом велел Боняке затопить баню, чтобы согреться и смыть грязь. Мылся быстро, без обычного удовольствия, после бани переоделся в неношеную рубаху и простые порты. Есть не стал – показалось, так правильней. За окном все лил и лил дождь, полыхали зарницы, ворочался гром, бил по крышам свирепый ветер. Князю было не страшно, точнее, «страшно» было неверным словом. Боялся ли Ной потопа, слыша, как стучит ливень по крыше его ковчега? Сила пошла на силу, воля на волю, и он, Борис Ладыжинский, был одной из фигурок в божьих тавлеях – неважно, снесут ли его с доски или дадут устоять, судьба партии определится на другом краю. Песок в часах пересыпался – время. Князь послал за сестрой и отправился в церковь сам. Он шел медленно, стылый дождь бил его по щекам, мочил рыжие кудри, пробирался за пазуху. На колокольне Софии не умолкали колокола – слепой звонарь трудился вовсю. Князь увидел отца Евпатия – стоя на самом крыльце храма монах вглядывался в горизонт…