Он проводит рукой по глазам:
– Да, конечно.
Брайан разочарован тем, что я оставила все самое тяжелое ему одному. Я его понимаю. И все-таки сейчас я должна в первую очередь думать об Энни.
– Возьмите. – Джоанна протягивает мне свою визитку. – Я на связи двадцать четыре часа семь дней в неделю. Могу посоветовать психотерапевта на Манхэттене, если понадобится.
Торопливо благодарю и, обняв Энни обеими руками, выхожу вместе с ней из кабинета. Джоанна в это время объясняет Брайану, что будет на следующей фотографии. Закрывая дверь, я слышу, как он говорит:
– Да. Это она. Это наша Кристен.
Энни зашла в туалет, а я сижу на скамейке в коридоре, глядя на удостоверение, которое было у Кристен в кармане. Хочу положить его в кошелек и натыкаюсь на фотографию, сделанную, когда девочкам было три года. Память возвращает меня назад, в наше маленькое бунгало в Мэдисоне. В ту субботу я позвала к нам фотографа, чтобы он сделал семейный портрет. Мы только что пообедали, Брайан пошел наверх принять душ и переодеться. Дочки помогали мне убирать со стола: брали суповые миски в свои крошечные ручки и переносили их на столешницу. В желтых стенах давно не ремонтированной кухоньки царило воодушевление. Обсуждались планы на вторую половину дня.
– Сейчас мы наденем все самое нарядное, – сказала я девочкам, принимая у них посуду и составляя ее в мойку, – а когда нас сфотографируют, поедем к бабушке и дедушке Блэр. Мы все вместе будем ужинать в «Ломбардино».
– Ты наденешь на нас самые красивые платьица? – спросила Кристен.
– А как же! «Ломбардино» – это ведь особое место. Папин любимый ресторан.
– Ура! – воскликнула Энни.
В ту же секунду, вторя ее радостному возгласу, раздался другой звук: миска выскользнула из ручек и разлетелась по кафельному полу миллионом мельчайших частичек стекла.
– Никому не двигаться! – скомандовала я и, подхватив Энни одной рукой, а Кристен другой, перенесла их обеих на первую ступеньку лестницы. – Сделаем вот как. Я приберусь на кухне, а вы пойдете наверх и начнете приводить в порядок себя. Первое задание – стереть с мордочек усы от молока.
– Уфы бывают только у мальчиков, – заметила Энни.
– Пойдем, Энни, наряжаться, – сказала ей Кристен, и они поскакали вверх по лестнице.
Я подмела и выбросила осколки, вымыла и вытерла посуду. Все это время я улыбалась, слыша со второго этажа смех девочек – их комната была прямо над кухней.
Брайан спустился в накрахмаленной рубашке, надушенный одеколоном с древесным запахом.
– А вот и мой неотразимый муж! – сказала я и потянулась к сушилке, чтобы поставить туда чашку, а он подошел сзади и поцеловал меня в шею.
Всем своим существом я ощутила покой. Нет, это было больше чем покой. Это было одно из редких мгновений чистой радости. Я жила в семье, о которой всегда мечтала: муж, двое детей – все здоровы, все счастливы. Чего еще я могла желать, к чему стремиться?
Через пятнадцать минут над нашими головами раздался топот маленьких ножек.
– Зажмурьтесь! – крикнула Кристен с верхней ступеньки.
Я взяла Брайана за руку, мы вышли в гостиную и притворились, что закрываем лица ладонями.
– Откройте глаза! – скомандовала Энни.
И тут я увидела двух принцесс. Держась за ручки, они шествовали по лестнице так торжественно, будто в самом деле были царственными особами.
– Ах, мои милые! – воскликнула я, прижав руки к груди.
Девочки надели костюмы, скопированные из диснеевских мультиков. Энни – розовый, а Кристен – фиолетовый. Тюлевые юбочки колыхались при каждом движении ножек, обутых в атласные туфельки. На головках красовались колпачки с перьями и ленточками.
