Остров Ржевский - страница 11

Уснула на диване в моей гостиной – «Я никогда ни с кем не делю постель», ушла тихонько до моего пробуждения, но оставила на столе записку с номером.

И поскольку мне понравился вечер, понравился и ей, мы повторили еще несколько раз. Но она жила далеко, иногда было просто лень ехать столько ради быстрого секса, и спустя месяц мы перестали видеться. Без обид, никаких уязвленных чувств, все сошло на нет, я почти забыл о Жанне, когда однажды мне позвонил папа и сообщил, что у них прямо сейчас пьет чай отец девушки, которая ждет от меня ребенка.

Хуже ситуации не придумаешь, и я уже тогда понял, как жестоко обознался, приняв Жанну за беззаботную молодую женщину в поисках удовольствия. Она совершенно не этого хотела, она была еще девчонкой, мечтательной и капризной. Ей казалось романтичным женить на себе первого встречного, от кого удалось залететь. Я полагал, она и правда все подстроила – ловушку с ребенком и возмущенным родителем на пороге. Талантливая стерва.

Отец Жанны явился к Ржевским, готовый устроить скандал, но Игорь Платонович недаром двадцать лет проработал в службе социальной помощи – он умел успокоить и не таких буйных. Обошлось без необходимости являться на их родительский совет, Игорь пообещал отцу Жанны вправить мне мозги, и тот удалился, довольный. Дом наш ему понравился, Лариса с папой показались людьми достойными – почему бы не выдать дочку за этого незнакомого паренька, кем бы он ни был? Потрясающий подход к жизни имел мой будущий бывший тесть.

Нет сомнений, узнай я первым о положении Жанны, я бы, не спрашивая, приволок ее за волосы делать аборт – в двадцать два года я не мечтал о детях, тем более от такой дряни, какой оказалась моя случайная подруга. Но ситуация сложилась прескверная, хотя я некоторое время еще надеялся все замять. Однако же мы кончили свадьбой и ребенком. Как я позволил уговорить себя?

Сначала скандал дома, Лариса с попреками в никчемности: «Чего еще от тебя можно было ожидать!», «Ты опозорил нашу семью!», прочее. Меня не трогало, но подмывало ответить, что я на самом деле думаю о ее отношении ко мне. Стоило сил сдержаться. Папа не стал кричать, он вывел меня в сад, и мы поговорили вдвоем, по-мужски. Мрачное ночное небо и сумрак внутри беседки скрывали от меня его лицо.

– Ты можешь сейчас отказаться от ребенка, а потом, много лет спустя, горько пожалеть об этом. Подумай, Гриша, что ты ответишь взрослому сыну, если он однажды появится у тебя перед дверью с вопросом: «Папа, почему ты бросил меня?» Подумай, что ты скажешь ему. Я тебе скажу, – он напряженно ткнул себя в грудь, – не существует ответа на такой вопрос, это не искупить. Гриша…

– Что, папа?

– У тебя ведь тоже не было отца. Что бы ты сказал ему, если бы встретил сегодня?

– Ты мой отец.

Он схватился за лоб, а я закурил, отвернувшись.

– Да, да. Но что бы ты сказал ему?

Что бы я сказал ему? Я готов был спорить, что моя мать знала, кто подсадил меня ей, не больше моего. Какие претензии могли быть у меня при этом раскладе?

– Ничего, папа. Мне нечего ему сказать.

Он вышел из тени, медвежьей походкой приблизился ко мне, схватил в охапку, прижался колючей щекой к моему виску, завздыхал шумно, втягивая щеки.

– Не приведи господь, Гриша, тебе услышать от своего ребенка, что ему нечего тебе сказать.

Я подумал: «Может, он прав?»

Обнимал меня, такой теплый, пахнущий хвоей старого одеколона и пóтом, такой большой, хотя и я уже с него ростом, но вдруг чувствуешь себя маленьким, когда он обнимает тебя, своего мальчика. И я был его сын, даже когда он держался поодаль, и даже когда Лариса припоминала ему нежелание усыновлять меня. Но он и теперь был со мной, когда она уже давно бросила себя убеждать, что может полюбить чужого мальчишку, сына грязной казашки, оборванки, оказавшей ей услугу ценой своей никчемной жизни. А он стоял тут со мной, когда я был растерян и только хотел казаться взрослым и сильным, обнимал и был моим папой и никогда бы не бросил. И я думал: «Я его так люблю, в мире не должно быть иначе. С моим ребенком не будет иначе».