Онек сидел неподвижно, все так же рассматривая глубину эля, и словно набедокуривший ребенок, боялся поднять глаза на друга. Он чувствовал вину перед ним, и понимал, что этот разговор нужно было начать сразу, еще в тот момент, когда они поднялись в зал.
– Как же это странно, – медленно и тихо начал Онек – когда взрослые и умудренные люди, мужчины, начинают чувствовать себя детьми. Обиды, страхи, неловкость. Разве можем мы… я, испытывать это? – Он наконец нашел в себе силы поднять голову, и взглянуть на Мирта.
– Опять?! – взгремел король – ты опять переводишь тему на полемику? – Эрр! Отвечай! Когда, ты собирался мне это сообщить?!
– Пожалуй, никогда. Я же знал, что ты так отреагируешь! Это у тебя, тут, в Карен-Гелле праздник и счастье! Из каждой подворотни не несет смрадом, а там за стенами этой утопии, нескончаемо идет борьба, каждый город стремиться увеличить свое влияние, деревни желают не платить налог, а эльфы тянут свои руки все больше на запад. Им мало своих земель. И я должен все это решать, все эти проблемы. Но, да! Ты король. Я знаю, сколько сложностей приходиться тебе решать, но и ты меня пойми, я отдам жизнь за Ану-Дарлон! Крестины, лишь обряд, традиция. Я не отказываюсь от твоего сына, но должен помочь другим. – Онек и сам не ожидал, что эти слова вылетят из его уст, и сейчас он был шокирован не меньше Мирта.
Они стояли, молча смотря друг на друга, и тишину, повисшую между ними, редко нарушал треск дров в камине. На окнах подергивались занавески, свет голубоватых волшебных шаров, освещал комнату. На креслах играли тени друзей, подергиваясь от алого пламени. Все сейчас таило тишину, и тяжесть дружеского недопонимания росла.
Как и положено друзья не всегда были едины в своих суждениях. Но как бы, то ни было, они оба понимали, что ощущает каждый из них. Онек прекрасно знал, что за всей красотой стен Карен-Гелла, таится страшный зверь, имя которому раздор. Он не трогал политику и внутреннее положение государства. Но знал, что каждый шаг короля, это шаг всего народа. И ответственности Мирта, не пожелал бы злейшему врагу.
Мирт же, в свою очередь, понимал стремление Онека обеспечить мирное решение всех вопросов. Верховный маг, второе лицо государства, ведь все, от взращивания пшеницы до строительства домов, облагораживание улиц и домашний уют, все было завязано на магии. А военное дело, и земельные споры, в частности о Нейринском лесе, были передовыми задачами мага.
Маг поднял кружку своего друга, и двинулся к бочонку, эль тонкой струйкой, бегло наполнял сосуд. Следом последовала кружка Онека. Кружки опустились на стол. Друзья уселись в кресла, и под треск дров, нарушающий абсолютную тишину, они ударили кружки, приподняв их над столом.
– Когда ты вернешься?
– Если бы знал.
– Допивай и пойдем. Увидишь крестника.
Так и было сделано, допив напитки, старые друзья поднялись в спальню, где заснув в кресле, укрытая пледом, сидела королева, сквозь сон покачивающая детскую кроватку, в которой так же мирно спал маленький принц. Онек улыбнулся глядя на дитя своего друга.
– Он вырастит сильным мальчуганом. В нем сильна магия. Хмм. А это, что? – Онек указал на фиолетовое пятнышко у кисти правой руки ребенка.
– Родимое пятно. Такое же у Фелиды. Она его вечно закрашивает, дуреха, стесняется. – Мирт подошел к окну. – Видишь эти цветы? Красивые, не так ли?
– Да, они весьма красивы, но я не узнаю их. Из каких они земель?
