– «Шушмор»… Красиво звучит. Скажешь «Шушмор» – и на душе приятно. Змеям вообще с самой древности поклонялись. А откуда же это известно, если туда пройти нельзя?
А и точно – откуда?
– Короче, так: главное правило разведки – не отвлекаться на посторонние задачи. Шушмор сейчас не важен. Потом разберёмся.
– Понял, – сказал Денис. – Есть, сэр. Так точно, сэр: «Шушмор не важен». Это… ты научи меня портянки крутить, а?
«Дошло всё-таки?!» – хотел съязвить я, но промолчал. На базе несколько раз ему талдычили: и я, и Аркадий с Арменом, и даже Эдуард. Дядька мой всегда говорил: «Заруби себе на носу: ноги – это сердце солдата. Голова в окопах на хрен не нужна, думать солдату вредно. И есть в неё на передке всё равно нечего. Руки тоже ни к чему, спросу меньше. А вот ноги береги». В зимнем лесу снег по-любому в ботинки набьётся. Хоть в ботинки, хоть в сапоги. И идти две недели. И вообще. Нет, упёрся – это, мол, каменный век, есть современные носки: термо-, гидро-, паро- и электро. Хорошо, что портянок сюда притащили с запасом.
– Садись, – сказал я. – Ставишь ногу вот так, уголок под ступню, обёртываешь и натягиваешь. Не изо всех сил, но плотно.
Александр
Темнота. Зажмуриться и снова открыть глаза. Темнота.
Темно и снаружи, и в голове. Пустая темнота без дна и стенок. Бывает такое, когда после сна не сразу окунаешься в реальность. Но сейчас окунаться некому. Кто проснулся? Где проснулся? И реальности никакой нет.
Надо зажмуриться и снова собраться с мыслями. Не получается. Вместо мыслей – густой серый снег на чёрном фоне. И больше ничего. Даже страха настоящего нет, все приборы и провода в голове отключились. Обхватить руками голову, чтобы остановить мельтешение, зацепиться за что-то. Хоть за что-то.
У кого в голове эта серая метель? Кто проснулся?
Взрослый мужчина. Не подросток, не парень, не пацан. Хоть что-то. Сжать, потискать пальцами виски и темя – голова настоящая, реальная. Коротко пострижен, но никакой памяти о причёске нет. Какие вообще волосы на этой голове? Прямые, кудрявые, тёмные, светлые? Неизвестно. Длинные или нет? Нет, не длинные. Точно не длинные. Но и не такой ёжик. Шея ровно выбрита. «Окантовочка» – вдруг вылезло армейское слово.
Армия, служба, солдаты, расположение. Табуретки, двухэтажные койки, сапоги, форма, подшива. Запах мастики, гуталина и молодого козлиного пота. Слова известны, смысл понятен, но они не связываются ни с чем моим.
«Моего» вообще ничего нет. И меня нет. Слова и мысли летят мимо. Мимо, мимо. Никак не объединяются, не собираются вместе. Никакой картинки.
Но уже хорошо. Хорошо. Потом вернуться к окантовочке. Что-то в этой окантовочке есть. Брезжит, мелькает какой-то скользкий хвостик.
Щёки, подбородок. Всё побрито, но незнакомо, непривычно. Не так. Небрежно, неаккуратно под челюстью. Не так.
Ощупать дальше. Плечи, ключицы, живот – руки ничего не узнают. Спина на чём-то полужёстком, это тюфяк. Почему «тюфяк», а не «матрас»? Разницу понимаю, это хорошо. Но почему «тюфяк»? Комковатый и бугристый, вот почему.
Не идиот. В памяти много слов, их смысл известен и понятен. А про себя неизвестно ничего.
Снова взяться за виски, пройти пальцами вокруг головы.
Вокруг.
Круг. Шар.
Шар, бильярд. Что-то опять забрезжило, замерцало в пустоте. Держать, держать, не упустить ниточку. Бильярд, бильярд. Это важно. Это очень важно. Это ключ. Почему-то это ключ.
