Острова луны - страница 23

Женщина решительно прошла в глубину зала, распахнула очередную дверь.

– Располагайтесь. Попытайтесь отдохнуть, не пытайтесь сбежать. Опасности нет, дороги отсюда тоже нет. Еды вам принесут, но, если еще что-то требуется, обходитесь своими знаккерскими навыками, тут не принято ныть и просить помощи.

– А я к помощи и не привыкла, – огрызнулась Карина, развернулась спиной к хозяйке и направилась в предоставленное им жилище.

Та хмыкнула и, не говоря больше ни слова, ушла.

В крошечной гостиной не было окон, зато, как во внутреннем дворе-пещере, все стены в дверях. Одна в душ, одна в уборную и четыре – в совсем малюсенькие спаленки. Все комнаты пустовали.

– Я буду спать там. – Карина повернула к первой попавшейся.

– Карин, погоди, – тихо окликнул ее Митька.

– Ну, чего еще?

Кажется, начав огрызаться, она уже не могла остановиться. Да и не наогрызалась еще: она ведь только-только начала. Но на Митьку лучше не срываться, раз уж обещала не быть свиньей по отношению к нему.

– Кто она такая? – спросил друг, буравя взглядом Каринкин затылок. – Я ее откуда-то знаю, только вспомнить по голосу не могу. Ты же ее стопудово узнала. Кто это?

– Да так, ничего особенного… – Карина не удержалась и шмыгнула носом. – Это, Мить, была моя мама.

Карина прошлепала в комнатушку и грохнулась на кровать лицом вниз. Щека ощутила одновременную мягкость и жесткость покрывала из овечьей шерсти. Митька за ней не последовал, и она была паучертовски ему благодарна за это. Реветь, уткнувшись носом в лучшего друга, – однозначно спасение от всех бед. Только спасения-то ей сейчас совсем и не хотелось. Хотелось собраться в комок и пережить это – то, что она полагала пережитым и забытым. Возвращаться мыслями – все равно что расковыривать застарелую болячку. Бывает так: уже подсохло, уже чешется, как всякая заживающая ссадина, и ты сковыриваешь корочку, ожидая увидеть тонкую, чуть влажную, розовую-прерозовую свежую кожу… Но на тебя вдруг брызжет гной. И ты понимаешь – ничего не зажило. А заживет – так шрам будет. Навсегда.

Такие болячки не стоит расковыривать прилюдно. Даже при самых-самых лучших своих друзьях. Сколько раз Карина прокручивала в воображении эту встречу? Не сосчитать. С того дня, как она обнаружила, что в куче документов умершей родни нет маминых, образ этой самой встречи претерпел ряд изменений. От «Почему ты меня бросила?» с потоком слез и соплей до «Привет, я в порядке, а ты?». Причем это мама должна была переживать и объяснять, какие ужасные обстоятельства вынудили ее покинуть Карину А Карина – сохранять вежливую холодность.

Реальность же была такова, что они обе сохранили эту самую холодность – едва кивнули друг другу и заговорили на злободневные темы, как…

Как чужие, позавчера расставшиеся люди. Коллеги там или… или…

Но это было неправильно!

Отдельным ногтем, ковыряющимся в ране, о нет, даже отдельной раной была мысль о Рудо. Их друг, легкомысленный обормот, суровый властелин отряда вервольфов, лежал сейчас в омертвевшей церкви на омертвевшем острове близ Венеции и смотрел мертвыми глазами в ее треклятый готический потолок.

И все равно от недавней встречи с мамой было больнее. И это было в десять раз неправильнее.

Карина уже полчаса выплакивала в подушку всю эту неправильность, когда от окна отделился прозрачный силуэт, похожий на призрака и стеклянную статую одновременно. Силуэт стремительно обрел цвет и объем.